Ноги свернули во двор Викиного дома-пилы сами собой. Хотя заходить к Вике сейчас, в середине дня, было бессмысленно: ему полагалось быть на работе. Около Викиного подъезда Лёнчик остановился, потоптался и неожиданно для самого себя зашел внутрь. Душа просила заглушить боль от посещения Дома пионеров, ей хотелось утешения — немедленно! — и она не желала ничего знать о распорядке Викиной жизни.

Звонить к Вике следовало два звонка, — Лёнчик позвонил три: душа могла требовать чего угодно, но быть в это время дома Вика не мог никак. На три звонка, помнилось Лёнчику, открывала старуха, которую можно было застать дома в любое время, — спросить у нее о Вике и, ублаготворив душу, убраться восвояси.

Старуха, узнав его и поохав от восхищения мундиром, пригласила, однако, заходить.

— Да нет, есть у них кто-то, — сказала она.

Лёнчик, недоумевая, прошел к двери Викиной комнаты и постучал. «Ой, кто там», — услышал он. Голос был слабый, словно бы сонный, и женский, — похоже, Жаннин. Странно, что она делала дома в это время. Жанна в нынешнем году, как и Вика свой техникум, закончила университет, распределилась бухгалтером на завод имени Калинина, который, по слухам, клепал баллистические ракеты, и ей тоже полагалось быть на работе. Он слегка приоткрыл дверь и крикнул в образовавшуюся щель:

— Жанка, ты? Это я, Лёнчик!

В наставшем вслед за тем молчании Лёнчику послышались растерянность и недоумение.

— Леня? Поспелов? — проговорил наконец из-за двери голос.

Это точно была Жанна. И голос у нее был уже ничуть не сонный, наоборот — так и звенел.

— Я, я это, — отозвался Лёнчик. И попытался расширить щель.

— Стой! Не заходи! — взвизгнула в комнате Жанна. — Закрой дверь. Жди. Сейчас!

«Сейчас» длилось минут десять. До слуха Лёнчика из-за двери доносились быстрые, летающие шаги Жанны, скрип створок платяного шкафа, звяк посуды. Когда Жанна открыла, глаза у нее были подведены, губы накрашены, волосы убраны под тщательно повязанную, с узлом на затылке, косынку. Но на плечах у нее был халат. Из-под которого выглядывали голые ноги.

— Привет, — со своей лисьей интонацией, улыбаясь, сказала она. — Заходи. Как неожиданно! Демобилизовался? А я простудилась, болею, отлеживаюсь. Сплю — и вдруг стук. Кто там? А это ты!

Глаза ее блестели, в улыбке светилась радость видеть его.

— А Вики нет? — должно быть, глуповато спросил он: ясно было и так, что нет.

— Вики нет. Никого нет. Рабочий же день. Это я болею, лежу в постели.

Лёнчик невольно глянул на ее кровать в дальнем углу комнаты — кровать была застелена, но, видно, застилали торопливо, из-под косо лежавшего покрывала выглядывал белый угол простыни. Словно мощная темная волна объяла Лёнчика, потащила с собой, встряхнула — и ушла, оставив по себе ощущение такой колоссальной силы, перед которой он был ничтожно мал и немощен.

— Так Вики если нет… я думал… наверно, мне… — понесло Лёнчика как по кочкам. Он хотел сказать, что раз Вики нет, тогда, наверно, пойдет, но так этого и не сказал и, вместо того чтобы выйти из комнаты, ступил вперед и закрыл у себя за спиной дверь. — Вчера только приехал. Я вообще-то думал… у вас здесь никого, думал, не будет.

— А я, видишь, дома.

В Жанниной улыбке проскользнуло что-то такое, что волна, только что прокатившая Лёнчика на своем горбу, прихлынула вновь, и он вновь ощутил свою беспомощность перед нею.

— На бюллетене, да? — спросил Лёнчик.

— На бюллетене, конечно. Я же теперь не студентка, так просто не прогуляешь.

— А я тут тоже весной болел, в госпитале лежал, — сказал Лёнчик. — Голова болела. Вернее, болела, а как в госпиталь лег, так перестала.

— Госпиталь — это то же самое, что больница? — спросила Жанна. И, не дожидаясь его ответа, поморщилась: — Нет, в больнице я бы не хотела. Больница — это мне не нравится.

— Нет, ну госпиталь в армии — это совсем другое, чем на гражданке больница, — со значением изрек Лёнчик.

Так они стояли, с легкостью говоря обо всем на свете, забывая о том, о чем говорили, тотчас, как переходили к другой теме, Жанна не приглашала проходить в глубь комнаты, но почему-то получалось, что все время переступали с места на место и продвигались в комнату все дальше, дальше, пока не очутились у самого обеденного стола. Первой заметила перемену в их дислокации Жанна.

— Ой! — воскликнула она, оглядываясь на стол. — У нас не убрано. Это я так себя чувствовала… Не обращай внимания, я на самом деле ненавижу беспорядок!

Но Лёнчику не было дела до порядка на столе. Волна, мощно вобравшая его в себя, когда взгляд схватил ослепительный угол простыни, выглядывающий из-под покрывала, вернулась и больше его не отпускала. Жанна, однако, горело в его сознании — будто окружая ее огненным непреступаемым кольцом — была женой Саши Мальцева.

— А с Сашей… когда это произошло… вы еще вместе жили или уже разошлись? — спросил Лёнчик. Назвать Сашу Мальцева как всю жизнь — Сасой-Масой, язык не повернулся.

В молчании, наставшем после этого его вопроса, Лёнчик услышал тихое посапывание заложенного Жанниного носа.