Тема Цеисиса странно представлена в распятии Матиаса Грюневальда, но несмотря на анахронизм [348] (потому что Иоанн Предтеча уже умер к этому времени), этот запрестольный образ в Кольмаре соответствует духовной истине. Иоанн Предтеча стоит около Креста; как мог "друг жениха" (Ин.3.29) и Его Предтеча не присутствовать в тот момент, о котором он пришел свидетельствовать? Здесь его слова приобретают полноту смысла: "...вот Агнец Божий" (Ин.1.36), — все совершилось. Матиас поместил около простертой руки Иоанна надпись красными буквами: Шит oportet crescere me autem minui ("Ему должно расти, а мне умаляться" Ин.3.30). Иоанн Предтеча возвращается, чтобы засвидетельствовать в последний раз истину Священного Писания. Но служение Предтечи продолжается. На иконе Воскресения Христова изображено "сошествие в ад". Иоанн именуется "сущий во аде Христов провозвестник", "проповедник сущим во тьме и сени смертной" [служба Усекновения]. По древнему святоотеческому Преданию, Евангелие было проповедано и продолжает звучать в аду; оно обращено к тем, которые были жертвами своего неведения во время земной жизни, и Иоанн Предтеча проповедует и свидетельствует: "Светильник во тьме светит" (ср. Ин.1.5).

Такое служение позволяет рассматривать Иоанна как Предтечу Па-русии. Здесь мы обнаруживаем одну из самых таинственных черт в личности Крестителя. Он приходит "в духе и силе Ильи" (Лк. 1.17), и Господь уточняет еще раз: "И если хотите принять, он есть Илья, которому должно прийти" (Мф. 11.14). Оба эти лица странным образом выражают одну и ту же духовную категорию, они приходят из глубины необитаемых мест; они одеты в шкуры, но они люди света (ЗЦар.17,18,19; 4Цар.1,2; Мф. 17.2-3).

Солнечный Илья Пророк на огненной колеснице (иудейское соответствие квадриги Гелиоса, греческого Бога солнца) и Иоанн Креститель, "светильник, горящий и светящий" (Ин.5.35), так же как и жена в Апокалипсисе, одеты во свет,облечены в солнце (Откр.12.1). Мессиани-ческое служение Ильи Пророка переходит в служение свидетельства при Агнце Иоанна Предтечи; оно продолжается во "времена отрады" (Деян.3.20) и заканчивается в служении Парусии двух свидетелей Апокалипсиса (11.3-13). Богослужение на праздник Ильи Пророка именует его "вторым Предтечей" [тропарь] и указывает на него как носителя тех же типологических характеристик, что и Иоанн Креститель: "земной ангел и небесный человек".

Во время Преображения рядом со Спасителем появляются Моисей и Илья (Мк.9.4). Если Моисей представляет закон и всех умерших Ветхого Завета, то Илья не вкусил смерти: он есть Ветхий Завет, исполнившийся и ставший Христом. В Илье Пророке все пророки остаются живыми — и среди них "самый великий" Иоанн Креститель. Он являет и удостоверяет этот динамический принцип пророчества, которое, возвышаясь над историей, направляет ее к ее концу. Исшедшие из одного и того же типологического источника, свидетели воспроизводят путь Богоявлений: Кармил, Хорив, Фавор, Иордан, Святая Гора Парусии.

Ученики удивляются, что Илья Пророк не выполнил функцию Предтечи (по пророку Малахии — 3.1), а Христос отвечает, что Илью не узнали в Иоанне Крестителе (Мф.17.12). Предание отождествляет двух свидетелей (Откр. 11.3-4) с Ильёй и Энохом, которые придут на этот раз "в духе и силе" (Лк. 1.17) Иоанна Крестителя; это будет последнее сражение между Градом Божьим и градом Дьявола. На иконах Илья Пророк держит свиток, на котором написано: "...возревновал я о Господе, Боге Саваофе" (3 Цар.19.10), но символы последних свидетелей — "две маслины и два светильника" (Откр. 11.4), то есть символы окончательного мира и света. Пребывание на небесах изменяет лик Ильи Пророка — Иоанн Креститель ваяет его по своему образу. На тайну проливается свет, если воспринять Иоанна Предтечу как "многозвездный архетип" свидетелей, как сияющее начало всех видов свидетельства, созвездие мужских призваний; вот почему богослужебный текст, обращаясь к нему, именует его "пророком, апостолом, ангелом, предтечей, крестителем, священником, проповедником во аде, образцом для монахов и цветком пустыни, мучеником". Только так можно понять близость свидетелей друг ко другу, тождественное строение их духа, которое настолько их отождествляет, что одного можно принять за другого [349] . Григорий Монах в своей проповеди на восхищение Ильи Пророка на небо

приписывает Богу следующие знаменательные слова: "Поднимись ко Мне на небо, чтобы Я, Бесплотный, сошел и воплотился" [350] . Это случай мессиа-нического сжатия времени, когда история как будто не разделяет Илью и Иоанна. Оба они — на одинаковом основании, один в другом, в совершенном свидетельском единении — представляют объективное человеческое условие Воплощения, предрешенного на Предвечном Совете Божьем.

Библия прикровенно упоминает — в плане явно архетипическом — о событиях, которые до такой степени проникают друг в друга, что составляют одно неразделимое целое. Елисей получает милость Ильи Пророка и в свою очередь рассекает воды Иордана; как Илья Пророк (3 Цар. 17.9-24) он умножает масло у вдовы и возвращает жизнь сыну сонамитянки, простираясь над ним (4 Цар.2.13-14; 4.1 -37). Елисей — это двойник Ильи Пророка, его самая точная проекция. Они оба восходят к Иоанну Предтече как к своему общему Источнику, чтобы еще раз его отразить ''в последний день". Когда Господь спрашивает своих учеников: "За кого люди почитают Меня?",— то они отвечают: "...одни за Иоанна Крестителя, другие за Илию, а иные за Иеремию или за одного из пророков" (Мф. 16.13-14).

На некоторых иконах Рождества Христова изображен (справа внизу) пастух, стоящий около дерева. Это — Исаия, показывающий "древо Иессеево" [351] . Пресвятая Дева и он принадлежат к "приближенным Слова", к своим уже в момент Рождения; архетипически Исаия представляет Иоанна Предтечу; через этот символ Иессея особым образом возвещается то же свидетельство: "Вот Агнец Божий". Деисис представляет созвездие всех этих Лиц, а Иоанн Предтеча вместе с Пресвятой Девой являют самую потрясающую действительность — Тех, Кто принадлежат Слову, как "свои". Он "пришел к своим" (Ин. 1.1-12), и если народ Его не принял, то Пресвятая Дева и Иоанн Предтеча воплощают тех "своих", которые необходимы, чтобы Воплощение совершилось: "Бог не может принудить никого Его полюбить"; вот почему Его пришествие обусловлено было присутствием тех "своих", которые Его ожидали.

Все достоинства интегрируются в звании "Раба Яхве" — Того, Кто пришел лишь для исполнения воли Отца: "...уничижил Себя Самого, приняв образ раба.., быв послушным даже до смерти, и смерти крестной" (Фил. 2.7-8). Формула искушения "вы будете, как боги" (Быт. 3.5) — это дьявольское вожделение свойств Божиих исправляется только формулой "будьте рабами": "И кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом" (Мф. 20.27). И только тогда ярко заблистает истина: "...вы все — боги" (Пс. 81.6; Ин. 10.34). Самый удивительный факт — происхождение от рода Божественного (ср. 1 Пет. 2.9) — осуществляется не на первом такте, а на втором. Здесь очень важно подвижничество. Оно определяет смирение как искусство находиться точно на своем месте. Хайдеггер высказывает глубокую мысль, когда говорит, что настоящая свобода тождественна истине человека, что она состоит в совпадении его экзистенциального места с его призванием. Пресвятая Дева Мария заявляет, что Она — "раба Господня" (Лк. 1.38), а Иоанн Предтеча говорит, что он — "друг жениха" (Ин. 3.29); а ведь страшное желание Сатаны состоит именно в том, чтобы быть господином и женихом [352] .

Раба и друг живут только Другим. Одним словам: "...призрел Он на смирение рабы Своей" (Лк. 1.48), соответствуют другие слова: "Ему должно расти, а мне умаляться" (Ин.3.30); "...за мною идет Муж, Который стал впереди меня" и "...я не достоин развязать ремень у обуви Его" (Ин. 1.30,27). И еще соответствие: "И возрадовался дух Мой о Боге, Спасителе Моем" (Лк. 1.47) — "...а друг жениха, стоящий и внимающий ему, радостью радуется, слыша голос жениха: сия-то радость моя исполнилась" (Ин.3.29). Настоящая радость, прозрачная и чистая, есть всегда радость за другого, потому что она является самой блестящей победой над "эго", над "существованием для себя". Только смирение, через полное самопожертвование и безоговорочное снижение самооценки, искореняет до конца черты, свойственные злу: обман, паразитическое и пародийное существование. "И уже не я живу, но живет во мне Христос" (Гал.2.20), — скажет позднее апостол Павел. Именно в смирении, которое восстанавливает первоначальную структуру, именно в служении рабов, ангелов Воплощения, Пресвятая Дева и Иоанн Предтеча изрекают то необходимое "да будет", которое является ответом человеческой свободы на "да будет" Творца. И тогда они онтологически становятся "своими"; здесь "материнское чрево" и "перст свидетеля", которые обуславливают пришествие Слова: "...надлежит нам исполнять всякую правду" (Мф.3.15), — говорит Господь Иоанну Крестителю. Их восприимчивость и открытость, их "да" входят как конститутивные человеческие элементы в правду Божью. Богородичен канон Иоанну Предтече подчеркивает это их общее "да": "Якоже сродством естественным и молитвенным согласием едино вы суще, Мати всех Царя и божественный Предтече, мольбу сотворите вкупе" [353] .