Иоанн Предтеча приготовляет путь (Лк. 1.76); более того. Он и Пресвятая Дева являются этим путем: они — лествица Иаковля (Быт.28.12), которую Слово опускает и на которую Оно ступает, чтобы оставить "горнее молчание" и спуститься на землю. Характерной чертой четвертого Евангелия является отсутствие всякого исторического описания; оно начинается словами: "Был человек, посланный от Бога, имя ему Иоанн" (Ин.1.6). Многозвездный Архетип поглотил историческую длительность времени, он показал в сжатом виде единый смысл многократных мессианических приготовлений и он выражает себя через свидетельство. Его весть есть истинное "евангелие"; она являет в лице Иоанна Крестителя Ангела Агнца, но также Ангела Троицы, единственного свидетеля Богоявления. И он не только — глас вопиющий (Мк.1.3), свидетель Царствия; он уже есть это Царствие, живое место его присутствия и его "горящий светильник".

"Истинно говорю вам: из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя" (Мф. 11.11). Степень этого величия уточняется в литургической молитве: "Самый великий родившийся от жены после Пресвятой Богородицы". Это величие уничтожает границу между двумя Заветами. Однако в словах Господа содержится антитеза. Слову "больший" соответствует странное высказывание: "...но меньший в Царстве Небесном больше его" (Мф.11.11). Св. Иоанн Златоуст дает аллегорическое объяснение, ставшее классическим: "Меньший здесь Христос, Раб на земле".

Все, что относится к Иоанну Предтече, настолько прикровенно и таинственно, он так мало принадлежит самому себе, что здесь требуется толкование, более сообразное живому парадоксу его личности. Иоанн Предтеча — одновременно и меньший, и больший; и он больший потому, что он — меньший: "Ему [Христу] должно расти, а мне умаляться"; "слыша голос жениха: сия-то моя радость" (ср. Ин. 3.29-30). Чистая радость о Другом, самоустранение ради того, чтобы возрастал Другой, так глубоки, что о нем можно сказать: "меньший среди детей неба", — и это означает: самый истинный, более всего отвечающий Правде. Его истинное величие принадлежит невыразимому зону Царства, и поэтому загадочные слова об Иоанне Предтече заканчиваются призывом: "Кто имеет уши слышать, да слышит!" (Мф. 11.15).

"Иоанн не сотворил никакого чуда; но все, что сказал Иоанн о Нем [о Христе], было истинно" (Ин.10.41). Все в нем направлено — и с такой силой, что "был страх на всех" (Лк.1.65), — к единому свидетельству, увенчанному неизбежным мученичеством, что он сам есть живое чудо, человек-Ангел. Он есть "многосветлая звезда солнца"; его космический образ представлен Вифлеемской звездой — он ведет волхвов и царей. Он не становится Предтечей, он есть Предтеча, посланный из вечной глубины времен. Апостолы продолжают Христа, Иоанн Предтеча Его начинает и Ему предшествует. Ученики Иоанновы постились (Мк.2.18), он их учил молиться (Лк.11.1). Рукописи, по происхождению восходящие к среде Иоанна, говорят об эсхатологическом вдохновении его молитвы, которое проявляется в вариантах молитвы Господней (по третьему Евангелию) [354] : Ниспошли нам Духа Святого и очисти нас (Лк. 11.1 -4). В общине ессеев в Кумране (возможный источник традиции Иоанна Крестителя) находился апокалипсис под названием "Война сынов света против сынов тьмы". Иоанн Креститель есть Предтеча света Парусии. "Он не был свет" (Ин.1.8); свидетельство превращает его в "светильник, горящий и светящий" (Ин.5.35) [355] , "дабы все уверовали чрез него" (Ин.1.7). Идущий от него свет (архетипический) обращен ко всем и к каждому. Толпа его спрашивает: "...что же нам делать?" (Лк.3.10). Мытари, простые люди, наконец, воины ставят ему тот же самый, единственный вопрос: о призвании, о судьбе (Лк.3.10-14). Внешняя простота его ответов не должна смущать; Иоанн Креститель судит все и всех как тот, кто имеет власть судить, как "учитель правды", как Архетип, так что ошеломленные люди спрашивают себя: "...не Христос ли он?" (Лк.3.15). Звучит голос свидетеля, употребляющий усилие обращается к тем, кто употребляет усилие; он раскрывает призвание первых апостолов (Ин. 1.37) и определяет преимущественно мужское служение: "приготовьте путь Господу" (Мк. 1.3).

Именно в связи с Иоанном Крестителем Господь произносит слова, столь значимые для призвания каждого человека: "От дней же Иоанна Крестителя доныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его" (Мф. 11.12). Несмотря на все преграды, сила Царствия Божьего утверждается в мире через усилие тех, кто употребляет усилие; мужество верного свидетеля освящает Имя Божье — кровью мученичества.

Апостолы Иаков и Иоанн проявляют недостаток зрелости: "Господи! Хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их [жителей селения Самарянского, которые не приняли Его], как и Илия сделал?" (Лк.9.54). И этим сынам громовым (Мк. 3.17), этим детям Ильи, Господь отвечает: "...не знаете, какого вы духа; ибо Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать" (Лк. 9.55-56).

Иоанн Креститель — неистово горяч горячностью Христа. Илья Пророк называется в еврейской легенде "спорщиком, бурным, безжалостным". В одной проповеди, когда-то неправильно приписанной св. Иоанну Златоусту [356] , Бог забирает Илью Пророка на небо и говорит ему:

."Взойди в рай, а Я сделаюсь странником на земле. Потому что, если ты останешься на земле, человеческий род, столь часто тобой наказуемый, совсем исчезнет". В кармелитской традиции агрессивность Ильи Пророка смягчается кротостью Пресвятой Девы [Деисис трактует эти черты, как общие для линии духовности "Пресвятая Дева — Иоанн Предтеча"), а св. Бонавентура наоборот говорил, что св. Франциск Ассизский был послан в этот мир "в духе ... Ильи" (Лк.1.17). Неудержимость Иоанна Крестителя есть неудержимость Того, Кто "кроток и смирен сердцем" (Мф.11.29); во взгляде Шарля де Фуко отражается Иоанн Миротворец.

Остатки кумранской библиотеки позволяют догадываться о существовании в этой среде дохристианского монашества и говорят нам о том, до какой степени мощный менталитет пустыни близок библейской традиции. Известно, что для этой общины характерно отрешения от богатства, соблюдение целомудрия, упражнение в молитве и изучении Библии. Здесь господствовали порядок и строгая дисциплина, в частности, правило молчания, имели место ритуальные омовения, совместное принятие пищи. В уставе общины можно прочесть: "Тогда предстоит выйти из среды испорченных людей и пойти в пустыню, чтобы приготовить Ему путь". Это монашеское призвание восходит, следовательно, к традиции Кармила, к твердому убеждению, что Илья Пророк — основатель библейского монашества; иконописцы следуют этому преданию, изображая Илью Пророка в образе монаха-аскета.

Возможно, что Иоанн Креститель был послушником у ессеев: Он "был в пустынях" (Лк. 1.80). Бог извлекает его из этой среды и делает новым "учителем правды", "учителем последних вещей". Из его школы выходят первые ученики Христа (Ин. 1.35-37). Его проповедь содержит радикальный призыв к metano'ia — покаянию, или обращению (ср. Лк.3.3-8), чтобы родиться в эон Духа; и поэтому его облик, его слова, его краткое пребывание на земле отмечены огненными чертами (что активно подчеркивается на иконах). Глас вопиет в пустыне (Лк.3.4), и именно зов пустыни наложит свой неизгладимый отпечаток на все виды монашеского подвижничества. С преп. Антонием Великим [357] и преп. Пахоми-ем Великим традиция Ильи Пророка и Иоанна Крестителя, отцов монашества, расцветает в христианском монашестве [358] . Монашество — переживаемый Апокалипсис; оно указывает на христианское сознание, сжигаемое нетерпением, ибо "пришло время жатвы; ибо жатва на земле созрела" (Откр. 14.15). Пришло время, когда надо обрезать грозья винограда на земле: потому что созрели на нем ягоды (Откр. 14.18). Провозвестие монашества сливается с голосом "душ убиенных", "погребенных под жертвенником", которые вопиют: "Доколе?" Владыка говорит им, "чтобы они успокоились еще на малое время" (Откр.6.9-11). Это время терпения состоит в том, чтобы имеющие ... были, как не имеющие (1 Кор. 7.30-31), чтобы они претворили свою жизнь в пророчество и живую притчу о будущем зоне. Для св. Иоанна Златоуста даже супружеская жизнь есть по существу образ не земных вещей, но Царствия Божьего.