На протяжении веков люди воздвигали сложные ритуальные стены, чтобы охранить священное. Они правильно делали. Но оказалось, что за этими стенами произошло истощение евхаристической духовности. Обрядность включается в содержание жизни, которая нисколько не становится более духовной благодаря этой "обрядности". Страх воспринимается магически. Мужское начало нарушило равновесие и сдвинуло церковную жизнь с ее животворной оси; оно странным образом заставило забыть, что Евхаристия есть истинная пища, хлеб насущный, источник, без которого духовное существо умирает. Евхаристия не награда, но — "врачество бессмертия", совершенное единение, к которому Бог призывает нас на каждой литургии [366] .

Как раковина выделяет свою устрицу, так и коллективное super-ego выделяет дурные мифы и заставляет духовную жизнь увязать в мифических формах. Если приходы не всегда являются очагами, распространяющими "свет" и "соль", то это, в частности, и потому, что женщина в них не является равным соучастником живых клеток тела. Ее не допускают к этому; она — прислуживает. Однако достижение истинно духовных состояний связано не с утилитарными мотивами, но с осуществлением человеческого призвания. Лицом к Лицу со Христом в котором "нет мужского пола, ни женского" (Гал.3.28), стоят человеческие существа, несущие на себе язвы древних проклятий, — существа, сохраняющие верность формальному мужскому мышлению под гипнозом юридического смысла некоторых текстов. До сих пор к женщинам относятся в соответствии с теми понятиями, которые сформировались еще в раввинистическую эпоху Ветхого Завета [367] . Однако в новозаветном царстве Благодати истинная диалектика закона учит нас тому, что именно на женщине, действительно послушной закону, представленному мужчиной, лежит задача трансцендировать мужчину-закон и тем самым исполнить его самого ради предназначенного ему служения свидетельства.

• 3 • Амартология (учение о грехе) требует не этики, но святости, которая одна способна выправить искажения. Вот почему всякое проявление святости отражается на всем мире, сокращает историю, дает видеть смысл в ракурсе приближающегося конца. Для того, "кто имеет уши", извращенное искусство, все вульгарное и порнографическое в литературе, любая профанация тайны вызывают непосредственное ощущение ада. И напротив, литургическое и иконографическое искусство, всякое явление красоты сразу погружают в переживание рая. Эта чувствительность к "последним вещам" объясняет некоторые психологические феномены. В ее свете Фрейд становится как бы негативом Юнга, его темным полюсом. Маниакальная одержимость "подпольными" путями извращает направленность бессознательного и в конечном счете его содержание. В гордости отчаяния поселяется демоническое, которое неизбежно переносит вину на другого. Герои романов Сартра, das Man, или аноним Хайдеггера обнаруживают себя "в ситуации" вины, причина которой — в ком-то неизвестном; Достоевский в "Легенде о Великом Инквизиторе" доводит эту концепцию до логического завершения: Сатана делает из Христа божественного "Виновника". С другой стороны, делается попытка освободить человека от религиозного комплекса виновности и установить мораль без греха.

"Смотрите, ...чтобы кто не увлек вас философиею и пустым обольщением, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу" (Кол.2.8). Психоанализ содержания коллективного "эго" и его проявления показал бы всю сложность нездоровых, неудавшихся исторических формаций. Он выявил бы бесплодность переноса вины на женщину через "комплекс Адама" — явно мужской комплекс: "Жена дала мне от древа..." (Быт.3.12). Только Христос, который "один без греха", может осуществить единственный в своем роде животворящий перенос, ибо Он есть абсолютно Невинный и поэтому абсолютная Жертва: "Истребив бывшее о нас рукописание, которое было против нас. Он взял его от среды и пригвоздил ко кресту" (Кол.2.14). И поэтому с тех пор нормаль-ньш является только "да будет" в Боге — беспредельное возрастание; мужское и женское осуществляют себя друг через друга и поют Своему Богу, пока существуют, — вечно. Но любовь между мужчиной и женщиной профанировали еще прежде, чем поняли, что она такое. Нигде мы не найдем такого количества лжи, потому что именно в любви — самое глубокое стремление к истине, в любви слышен голос самого бытия. Если масса, толпа все больше погружается в эротическое болото, которое так быстро вызывает "тошноту", то эрос ждет своего часа; но этот час может быть только последним. Любовь не принадлежит к будничному порядку, но — к порядку последнего дня, потому что сама ее полнота есть симптом иного зона; она выходит за пределы истории и говорит уже на другом языке — на языке аграфа св. Климента.

"Бог есть любовь" (1Ин.4.8) — это утверждение указывает не на свойство или отношение, но на Божественную сущность. Также и человеку по образу Божьему предлагается осуществить любовь в самом своем существе. И тогда становится понятным, что слова: "...нехорошо быть человеку одному" (Быт.2.18), выражают вовсе не сентиментальное умиление, но некое точное соответствие истине внутрибожественной троичной жизни. Эти слова обращены не только к одинокому человеку, но также и к бесплодному и немыслимому монотеизму с одним единственным Лицом — однако через посредство толкования Божественной истины человеком как ее образом: "Нехорошо, чтобы Ипостась была одна" [368] . "Нехорошо" потому, что это немыслимое одиночество противоречило бы Божественной сущности — быть Любовью, быть в одно и то же время Одним и Троицей: "три святости и три света в Единице". И именно потому, что Бог есть Троичная Любовь, Его священный круг раскрывается для общения, и Он любит мир "до конца" (Ин.13.1). Это "до конца" — не мера, но отсутствие меры, и именно на этом уровне эпиталама Царствия приглашает человека в единстве его противоположностей.

• 4 • В своей биполярности [369] (anima и animus) каждая душа, по образу Деисиса, есть одновременно невеста и друг Жениха. Преп. Иоанн Лес-твичник говорит, что надо любить Бога "как свою невесту". Однако, типологически более сильно выраженная, душа принадлежит либо к типу Пресвятой Девы, "ее рода", либо к типу горячего ревнителя Иоанна Предтечи. Дифференциация означает границы, определяемые харизма-ми [370] , в которые вписывается всякое человеческое существо; нарушение этих границ создает путаницу.

Призыв к совершенству относится ко всем, но он предполагает разнообразие даров и служении. Существование духа в теле всегда представляет собой существование, само себя трансцендирующее. Оно может быть ориентировано горизонтально, может распространяться и преодолевать препятствия с целью навязывания своего идеала и создания ценностей. И оно может быть ориентировано вертикально, может открывать мир ценностей в своей собственной сущности, двигаясь в направлении интериоризации, и затем жить ими естественным образом.

Библейский термин Esser-kenegdo, относящийся к женщине, означает помощницу, которая предстоит лицом к лицу (Быт.2.18). В большей степени интериоризованная, более укорененная, женщина чувствует себя удобно и непринужденно в пределах своего существа и старается раскрыть свои дары, чтобы претворить свою собственную личность в светлую и ясную симфонию. Она изнутри наполняет мир своим присутствием. Женщина — сообщница времени; время не "длится" для нее, пртому что она несет в себе значительную долю вечности; она — в состоянии беременности. Мужчина выходит за границы своего существа; его харизма — стремление к экспансии, расширению — заставляет его смотреть за пределы самого себя. Он стремится к усилению всех своих энергий, которые обеспечивают ему распространение в мир; он превращает космос в свое внешнее тело, чтобы достигнуть максимума своей мощи, которой он наполняет мир, утверждая себя в качестве хозяина и господина. Этим двум типическим экзистенциальным акцентам отвечает тот порядок вещей, о котором говорит Библия. Мужчина призван владычествовать над землей(Быт. 1.28), возделывать сад (Быт.2.15), проявлять творческую и изобретательскую способность своего духа. И ему дается женщина как помощница, которая его вдохновляет и восполняет; предназначенная для того, чтобы рождать, охранять, быть источником жизни и родником святости, женщина видит около себя мужчину, для которого она — невеста, супруга и мать. "...Слава мужа", по апостолу Павлу (1 Кор. 11.7), женщина в своей сияющей чистоте является как бы зеркалом, которое отражает лицо мужчины, открывает его себе самому и тем самым его исправляет. Интуитивное восприятие конкретного и живого, в противоположность всякой абстракции, указывает в женщине на дар прямого проникновения в существование другого. Это — способность непосредственно, помимо рефлексии, постигать неуловимое в человеческой личности. Благодаря этой способности она "помогает" мужчине понять самого себя и осуществить смысл своего собственного существа; она исполняет его, расшифровывая его судьбу. Именно через женщину мужчина легче всего становится тем, чем он должен быть [371] .