Все это было слишком приятным для слуха, чтобы быть правдой. Неужели сбываются ее самые сладкие мечты? Остановись, мгновение!

— Я не мог позволить, чтобы ваша свадьба состоялась. Когда я предложил тебе деньги, и ты взяла их, я почувствовал одновременно разочарование и облегчение. Ты подтвердила худшее из моих опасений: женщина, в которую я влюбился, всего лишь меркантильная пустышка. Но появилась надежда, что при таком стечении обстоятельств я смогу заполучить ее в один прекрасный день.

Восхитительно! Элен вдруг показалось, что Ник больше не хочет ни о чем рассказывать.

— Продолжай, — потребовала она.

Николас горько рассмеялся.

— А почему бы и нет? Может быть, ты и заслужила право узнать всю правду. Так на чем я остановился?

— Ты остановился на том, — она с удивлением заметила, как трудно произнести эти победные слова, — что решил сделать меня своей.

— Да, — кивнул Ник и тут же испортил все, добавив: — Я сумел убедить себя в том, что хочу только твоего тела.

Великолепно!

— Но до тех пор пока Ричард не нашел себе невесту, я не мог заняться тобой. Мне не хотелось ранить брата еще больнее. Я всегда чувствовал, что ты не для него. И оказался прав. Харриет гораздо больше подходит ему, чем ты.

После встречи в Вудвиле я собирался отыскать тебя в Лондоне, но судьба сама пошла мне навстречу: твоя мать растянула связки и вызвала тебя к себе. И когда я встретил тебя, ты скребла пол в нашем доме. Увидев твои разметанные по спине черные волосы, твои горящие синие глаза, я понял, что все время пытался сам себя обмануть. Понял, что хочу гораздо большего, чем твое тело. Понял, что хочу тебя всю.

Званый вечер в честь возвращения Ричарда был моей идеей. Он и его невеста Харриет согласились мне подыграть. У меня был только такой способ встретиться с тобой в праздничной, но неформальной обстановке, так, чтобы ты не смогла от меня убежать. Я решил начать за тобой ухаживать, как полагается. Честное слово, я не собирался сразу же тащить тебя в постель… — голос его, полный самоосуждения, сорвался, — но когда все же сделал это, то испытал воистину райское блаженство. А потом, проснувшись среди ночи, увидел, как ты одеваешься, чтобы незаметно ускользнуть, с такой брезгливой миной, что никаких сомнений по поводу твоего отношения к происшедшему у меня не осталось.

Элен заморгала. Может быть, она спит и все это ей снится?

— Николас, — сказала она нежно.

Он встрепенулся.

— Что?

— Я люблю тебя!

Он замер, глядя ей в глаза.

— А состроила я «брезгливую мину» потому, что после проведенной с тобой ночи чувствовала себя несколько сбитой с толку тем обстоятельством что, будучи девственницей, испытала удовольствие, оттого что ты буквально срывал с меня одежду. Я боялась, что после этого ты перестанешь меня уважать.

Брови Палмерса полезли вверх.

— Не уважать тебя? — пробормотал он. — Да ты была воплощением самых смелых фантазий, самой потаенной моей мечтой! — Прищурившись, он попросил: — Будь любезна, повтори то, что сказала минуту назад.

Элен улыбнулась, чувствуя, как наполняется счастьем ее сердце.

— Я люблю тебя, глупый мой упрямец, всегда тебя любила! И я бы тебе сказала об этом гораздо раньше, если бы ты так не преуспел в создании впечатления, что презираешь меня.

Что было в этот момент в ее глазах, ее голосе, чтобы донести ее слова до его сердца? Неизвестно. Ясно было только одно: Ник ей поверил. Сначала сдержанно, потом все шире и светлее улыбаясь, он, словно эхо, повторил:

— Презираю тебя?! Боже мой, прости меня, моя любимая, моя единственная!

Он бросился к ней, и Элен упала в его объятия. Целуя и лаская друг друга, они бормотали нежности, начинающиеся только словами «любимый», «любимая». И снова они оказались в постели, не желая разжимать объятий и отпускать друг друга.

— Скажи мне, ну почему еще я могла бы принять твои проклятые деньги? — спросила Элен. — Только потому, что была уверена в твоей ненависти ко мне и знала, как сильно тебя люблю. Я думала, что, если в твоих глазах буду выглядеть всего лишь охотницей за богатством, ты никогда не захочешь увидеть меня вновь.

— Похоже на то, что мы с тобой взобрались на Эверест и даже не почувствовали гордости, — философски заметил Николас.

— Надо написать об этом книгу!