– Никитин. Можете приехать на улицу Максима Рябова? Кабинет двенадцать.

Я посмотрела на часы.

– Постараюсь успеть за сорок пять минут.

В кабинете сидел толстый, отдышливый полицейский, здорово смахивающий на собаку породы бультерьер. Сначала он дотошно изучил мое удостоверение, потом недовольно протянул:

– Слышал о подобных командах. Говорят, у вас там у всех личные джипы и неограниченный бюджет. В таких условиях работать легко, а вы попробуйте как мы, когда на картридж для принтера средств не выделяют.

Я пропустила стон Никитина мимо ушей.

– Что с Комиссаровой?

Виктор Леонидович откашлялся.

– Сегодня утром поступило заявление от гражданина Резникова Владимира Борисовича по факту ночного отсутствия проживающей с ним на одной жилплощади Ванды Мстиславовны Комиссаровой.

– Вы сразу оформили заявление? – удивилась я.

Глаза Никитина забегали из стороны в сторону.

– Владимир Борисович хорошо нам знаком. Это достойный человек, муж известной композиторши, у них дом в поселке «Лебедь». Резников иногда бесплатные билеты на эстрадные концерты приносит моим ребятам. Недавно я ходил с женой на шоу Киркорова, совершенно задаром удовольствие получил.

– Понятно, – вздохнула я. – Так что с Комиссаровой?

– Имел место факт суицида, – заявил наконец Виктор Леонидович. – Вышеназванная гражданка совершила прыжок в Волчью яму.

– Куда? – не поняла я.

Полицейский взял со стола пачку сигарет.

– Это местное название. Здесь неподалеку речка протекает, она не очень широкая, но глубокая. В одном месте петлей изгибается, получается вроде озерцо с крутыми берегами, и каждое лето там кто-нибудь из приезжих тонет. Коренное население прозвало заводь Волчьей ямой и туда не суется, а дачники лезут. Сто раз им говорено: не купайтесь! Но разве послушают… Я нашего главу администрации попросил на подходе поставить щит с надписью «Опасно для жизни, не лезь в воду». И чего? Народ у нас слепой, глухой и думает: все умрут, я жив останусь. По два-три утопленника за сезон случается.

– Уверены, что Ванда сама прыгнула в воду? – мрачно спросила я.

Виктор Леонидович щелкнул зажигалкой, затянулся и спохватился:

– Хотите сигаретку?

– Спасибо, нет, – отвергла я любезное предложение, – не курю. Эксперты место происшествия осматривали?

– Зачем? – меланхолично спросил Никитин и начал энергично разгонять рукой ползущий ко мне дым.

Отличный вопрос. И как на него ответить?

Виктор Леонидович встал и пошел к окну.

– Думаете, дурак полицейский? Неохота ему работать, желает поскорей от докуки избавиться? Идите сюда.

Я покорно приблизилась. Никитин показал рукой на скопление особняков.

– Это поселок «Лебедь». А что вон там, слева, торчит?

– Вроде водонапорная башня, – неуверенно ответила я. – Хотя нет, слишком маленькая.

Виктор Леонидович расплылся в довольной улыбке.

– Джипы у вас хорошие, но в местном околотке я лучше всех разбираюсь. Вернулся из армии, пришел сюда в милицию служить, так и тяну лямку, теперь начальник полиции. Это не водокачка, а дом Никиты Трофимова. В начале девяностых Трофимов в ОПГ [9] состоял, его ранили в позвоночник, вот с тех пор он в инвалидном кресле и сидит. Куда неходячему деваться? Приехал он сюда, на родину, к отцу с матерью. Они хорошие, правильные люди были, Семен Михайлович директор школы, Галина Георгиевна географию преподавала. Их тут все уважали. Они многих ребят на ноги поставили, скольким семьям помогли – не сосчитать. Семен Михайлович умел с подростками обращаться, объяснял им, чего лучше не делать, и его слушались. Вот как бывает – с чужими педагог легко контакт налаживал, а со своими детьми… Короче, не повезло ему. Ладно, Рита, она умственно отсталая. Добрая женщина, животных любит. Никита же натуральный бандит. Удрал из дома лет в шестнадцать, и где его носило, мне неизвестно. А потом Семен Михайлович сына на каталке привез.

Никитин крякнул.

– Времена теперь свободные, спросить: «Эй, парень, откуда у тебя столько бабла, что куры не клюют?» – нельзя. Поэтому я вам ничего про капитал Никиты не скажу. По документам он святее папы римского. Не привлекался, не сидел, не участвовал. Пулю в спину вроде как случайно заработал – шел спокойно по улице, а братки там перестрелку затеяли, Никиту и задело. Но я бумагам не верю, нутром чую: бандитствовал младший Трофимов. Потому у него и денег не считано. Через год после ранения домину трехэтажную из кирпича строить начал, отцу иномарку купил, прислугу завел. На какие шиши? На пособие по инвалидности?

– Навряд ли, – вздохнула я.

– Башня та Никиткин смотровой пункт, – продолжал Виктор Леонидович, – наподобие тех, что в аэропортах стоят, полный обзор на триста шестьдесят градусов. Вся округа в курсе, что сын Семена Михайловича за людьми наблюдает. Развлекается он так. А еще болтают, что Никитка из Интернета миллионы качает – шантажирует граждан. Но не пойман не вор. Вот такая у нас нынче демократия.

– Давайте вернемся к Ванде, – остановила я полицейского.

– Так о ней и рассказываю, – надулся он. – Трофимов видел, как Комиссарова в реку кинулась, и сразу мне звякнул. Разделась сначала и – бултых в воду. Кстати, письмо оставила.

– Можете записку показать? – тут же воскликнула я.

– А что, у меня есть выбор? – вдруг разозлился Никитин, вернулся к столу и протянул мне листок бумаги. – Это копия, ознакомьтесь не торопясь. А я пока пойду во дворе покурю, а то, вижу, вам дым не по вкусу.

Оставшись одна, я быстро перефотографировала предсмертное послание, отослала его Роберту и стала изучать текст.

«Дорогие мои Володя, Алина, Беатриса и Виктор Маркович! Понимаю, что наношу вам рану, но иначе не могу. Совесть замучила. Знайте: Ксения никогда не болела рассеянным склерозом, ей не из-за чего было совершать самоубийство. Это я лишила жизни свою лучшую подругу, единственную, кто протянул руку помощи жалкой зэчке. Да, я провела несколько лет за решеткой. Сидела за убийство своей соседки. Вы об этом эпизоде моей биографии понятия не имели. Но теперь пора вытащить скелет из шкафа: ребята, я преступница, пытавшаяся бороться со своим естеством.