В утренний перерыв Арлин Такер сказала:

— В центре пирога был фонтанчик…

— Шарлин играла в бридж, — присоединилась другая женщина, имея в виду дочку, чье замужество и развод обсуждались в столовой годами. — Я спросила, улучив момент: «Шарлин, ты уверена?» — но она была занята бриджем.

— Да, она играла в бридж, — кивнула Арлин.

— Достаточно просторное для молодых. У невесты был зонтик, ей это шло.

— О ком вы? — Ленора Сниббенс вытащила пудру из сумки и скосилась на пятнышко на подбородке.

— О двоюродной сестре, одной из дочек Денни из Хеврона.

— У тебя их много, — сказала Ленора, пудря красный кончик носа.

— Просто невероятно, — сказала Толстуха Бев, входя в столовую, — до чего воняет эта река.

— Ужасно, — согласилась Ленора, подвинув стул, чтобы дать дорогу Эми Гудроу, которая вошла в комнату, рассеянно глядя на конфеты в автомате.

— Еще хуже, чем в прошлом году, — сказала Исабель с дальнего конца стола, где она сидела, потягивая кофе через трубочку. Она кивнула Леноре. — Действительно, гораздо хуже.

Она смотрела, как ее дочь Эми, мельком взглянув на автомат, выходила из столовой.

— О, это нечто. — Ленора глубоко вздохнула.

— Да-да.

Это замечание потребовало от Исабель наклона головы, после того как она ею покачала, и необходимость изменить последовательность движений расстроила ее, если не парализовала. Ей не нравились эти утренние перерывы, которые она не могла разделить с Эйвери Кларком в стекляшке его кабинета. И ей было безразлично, воняет ли река, она почти не замечала ее запаха. Но она замечала, что Эйвери больше не поднимал взгляда от стола, когда звонок на утренний перерыв разносился по зданию. Она замечала, что он больше не ловит ее взгляд, проходя мимо, и ей было интересно, заметно ли это остальным.

— Этого я не понимаю, — сказала мать вечно обсуждаемой Шарлин, — истратить все деньги на свадьбу.

— Не знаю. — Арлин Такер обиженно пожала плечами. — А я вот понимаю.

— А зачем? — Мать Шарлин моргнула глазами без ресниц, и в эту минуту была похожа на жабу.

— Это самый важный день в жизни девушки, — сказала Арлин, — вот зачем.

И добавила (надо сказать, что позднее все присутствующие дамы согласились):

— Это же навсегда.

— И по-твоему, Шарлин должна мириться с побоями мужа, терпеть это?

Бедная мать Шарлин покраснела, ее глаза, обделенные ресницами, теперь моргали в ускоренном темпе. Ясное дело — она обиделась.

— А я тут при чем? — Арлин Такер казалась смущенной и обиженной тем, что стала предметом подобных обвинений.

Отношения в конторе с некоторых пор напряглись. Все женщины (кроме Исабель) это понимали. Жара. Конечно, всему виной застоявшаяся, ужасная, надоевшая жара. И они ничего не могли с этим поделать, но вдруг Арлин Такер заявила:

— Ладно, Папа бы сказал, что, по Божиему мнению, брак Шарлин не может быть расторгнут.

— К черту Папу!

Это было изумительно, Роззи Тангвей, только что возвратившаяся из дамской комнаты, перекрестилась. И ко всему еще мать Шарлин, чертыхнувшаяся в адрес самого Паны, расхохоталась. Она хохотала, лицо ее побагровело, и когда, казалось, ей удалось успокоиться, истерика продолжилась с новой силой, пока слезы не потекли по лицу матери Шарлин и ей пришлось высморкаться. Но и тогда она не перестала смеяться.

Женщины озабоченно переглянулись, и наконец Ленора Сниббенс сказала:

— Может, кто-нибудь принесет холодной воды и брызнет ей в лицо?

Роззи Тангвей со знанием дела взяла пустую кофейную кружку, чтобы принести воды, но задыхающаяся мать Шарлин придержала ее за руку.

— Не надо, — сказала она, успокаиваясь и вытирая лицо, — все в порядке.

— Ты знаешь, это совсем не смешно, — категорично заявила Арлин Такер.

— Ох, Арлин, заткнись уже. — Толстуха Бев побарабанила пальцами по столу и, увидев, что у Арлин отвисла челюсть от возмущения, отрезала снова: — Вот и помолчи, хоть раз.

Арлин встала.

— Иди ты к черту, — сказала она Толстухе Бев, но ее глаза сверкнули и в сторону матери Шарлин. — И ты знаешь, что там тебе самое место, — добавила она, уходя.

Толстуха Бев лениво помахала ей вслед.

— К черту. Да я уже среди чертей, — заметила она, чем спровоцировала очередной приступ хохота у матери Шарлин.

Роззи Тангвей потянулась к кофейной чашке, но Толстуха Бев помотала головой, и действительно, приступ длился недолго, у бедняжки уже не было сил смеяться. Когда она успокоилась, гнетущая тишина заполнила комнату.