Шэф, видя бедственное положение Дениса, на помощь к нему не спешил и на

подмогу приходил только после многочисленных униженных просьб помочь совладать с

обнаглевшей кобылой. Мудрый руководитель вальяжно тыкал пальцем и через губу

пояснял, что тянуть нужно до первой дырочки, а подтягивать уже сидя в седле, но при

этом пока садишься нужно не перевернуться… Дав эти бесценные указания любимый

руководитель моментально испарялся, вновь оставляя Дениса наедине с ПРОБЛЕМОЙ.

На вполне естественный, с точки зрения Дениса, вопрос: «А почему бы не постоять

рядом… и не указать… на ошибку… сразу!?» Шэф отвечал уклончиво: «Так быстрей

дойдет».

«Да это же армагедец какой-то! – сокрушался Денис, враскоряку выбираясь из

седла. – Кто бы меня пожалел!?» – с оттенком ревности думал он, глядя на командора, который каждый вечер тщательно проверял состояние спины Марши, и если было

необходимо, чем-то ее смазывал, присыпал и вообще всячески холил и лелеял. Со своей

стороны, главком считал, что никаких поводов жалеть Дениса у него не было: для лечения

потертостей старшего помощника, являвшихся, по его словам, современным аналогом

казней египетских, – в чем, правда, верховный главнокомандующий сильно сомневался, –

по его мнению казни-то покруче были, из тайников Ордена был захвачен большой кувшин

с чудесной мазью, – тут Денис ничего не мог сказать, – мазь действительно была сколь

вонюча, столь и целебна. А насчет сочувствия к его страданиям, Шэф как-то обмолвился, что бедная Марша не может сама себя оседлать и не должна страдать из-за косоруких

идиотов, которые не могут с десятого раза освоить это простое действо, и наоборот, –

косорукие идиоты могут позаботиться о себе сами, – чего их жалеть-то? – поэтому забота

о своих потертостях целиком и полностью входит в сферу жизненных интересов и

юрисдикции вышеупомянутых товарищей. В глубине души, Денис не мог не признать

известной доли правоты мудрого руководителя в этом вопросе.

И все же, новое тело, плюс «физподготовка», пройденная в Ордене, сказали свое

веское слово: к концу третьего дня пути, задолбавший мотивчик из Денисовой головы сам

собою исчез, причем он это осознал не сразу, просто в какой-то момент понял, что

задница не болит, что он не боится упасть, хотя они шли порядочной рысью, и что он

успевает глазеть по сторонам и любоваться красотами закатного пейзажа. Чудеса

продолжились утром, когда он взнуздал бедную Маршу с первого раза.

– Ну вот, – сказал Шэф, одобрительно оглядывая Дениса, ловко взлетевшего в

седло, – теперь, шагов с пятидесяти, ты больше напоминаешь аристократа, чем куль с

говном, привязанный к седлу и мы можем выбираться на магистральный тракт с

постоялыми дворами.

Денис и раньше подозревал, что их путешествие по пустым проселочным дорогам

и ночевки в лесу у костра связаны не с романтической тягой верховного

главнокомандующего к природе, – теперь же эта гипотеза получила блестящее

подтверждение!

Гораздо больше Дениса, сообщению о магистральном тракте и придорожных

постоялых дворах обрадовалась Марша: она радостно заржала, запряла ушами и

потянулась к Шэфу мордой, будто собралась поцеловать.

– Как она тебя любит! – с некоторым оттенком ревности отметил Денис.

– Естественно, – она же чувствует, что я люблю лошадей и отвечает тем же.

– Дык… я вроде тоже…

– Денис, – ухмыльнулся Шэф, – животину не обманешь. Ты относишься к ней как к

мотоциклу.

– В смысле? – удивился Денис, – не люблю что ли?

– Почему не любишь – любишь… по-своему… люди ведь обычно любят свои

«ласточки», но это не то… Ладно, про любовь как-нибудь потом, – это вещь тонкая и

обследованию не подлежит, а мы переходим к вещам практическим, а именно: как себя

вести в обществе коллег аристократов. Ты, с некоторых пор… – любимый руководитель

сделал паузу и в некотором сомнении пожевал губами, подбирая нужные слова, – … да-

а… ты с некоторых пор, – повторил он, – превратился в горячего эстонского парня.

– Лучше чтоб оставался овощем? – хладнокровно поинтересовался Денис.