Больше он не заговаривал, пока не закончил есть. После этого он сообщил:

— Я ухожу на студию. Коно останется здесь еще час. Он даст тебе инструкции.

— Инструкции? — нахмурилась я. — Я что здесь, новая служанка?

Он понял, как прозвучали его слова.

— Я не это имел в виду. Я хотел сказать, что у меня нет времени вникать в разные мелочи. Коно расскажет все, что тебе необходимо знать.

Когда он поднялся, я осмелилась спросить:

— Тебе нужно идти? Уже прошло полдня. Ты не можешь остаться — хотя бы сегодня? Мне было бы… так приятно это.

— Я и так уже запустил дела, — сказал он и поспешил прочь.

Коно выглядел, как типичный крепостной в кинофильме. Другие работники в доме — все японцы — с одинаковой раздражающе искусственной улыбкой на лицах, одетые в белые жакеты, беззвучно передвигались в обуви на резиновой подошве, но Коно отличался от них. Этот высокий стройный мужчина среднего возраста носил сдержанные деловые костюмы. У него была жена, с которой он жил в гостевом коттедже неподалеку, но, несомненно, все его время, когда он не спал, посвящалось исключительно обслуживанию Чарли. Вскоре я обнаружила, что в некоторых отношениях я замужем скорее за ним, чем за Чарли.

Моя первая встреча с ним в тот день была невероятной.

— Ваши потребности будут исполняться персоналом и мной, — сообщил он на безупречном и невыразительном английском языке. — Основы рутинных процедур ведения дома меняться не будут, поскольку м-р Чаплин не любит перемен. Если у вас будут какие-либо проблемы, от вас требуется обращаться ко мне, а не к мистеру Чаплину.

— Какие проблемы?

— Самые обычные. Мы не можем предугадать. У вас будет открытый счет в аптеке, которая здесь совсем близко, там вы можете купить любые лекарства и косметику. Другие магазины вам не будут нужны. Если вам что-нибудь понадобится, я прослежу, чтобы у вас это было. М-р Чаплин предпочитает покой, поэтому если вы захотите развлечься с друзьями или родственниками, лучше всего делать это в его отсутствие.

Он назвал впечатляющий список правил и предписаний, сказав, что я могу делать, а чего не должна. Он говорил коротко и отрывисто, а его голос был утомительно монотонным, но главная идея была предельно ясна: меня должно быть не слышно и, по возможности, не видно. За обедом я саркастически спросила Чарли, уж не новая ли я служанка. Теперь я поняла, что все гораздо хуже. Я была незваной гостьей в доме моего мужа.

Было уже за полночь, когда я услышала, как шаги Чарли достигли верха лестницы. Я провела бесконечный день, бродя из комнаты в комнату, придумывая слова, способные уменьшить ненавистные барьеры, разделяющие нас. Несмотря на его язвительные высказывания, несмотря на данное им поручение слуге объяснить мне мои права и обязанности, я все-таки не могла поверить, что именно такую жизнь он мне предназначает. Как и мой дедушка, он был упрямым британцем. Его карьерные и жизненные планы радикально поменялись, и я была тому причиной. Я была способна понять его разочарование и уныние, даже если моя семья этого не могла, потому что я понимала Чарли. Но в глубине души он знал — он должен был знать, ведь не было ничего, чего он не знал, — что я всегда готова быть на его стороне, что я не такая, какой он назвал меня.

Я подвязала поясом халат и вышла встретить его. Он выглядел измученным и явно нуждался в чашке горячего чая, а возможно, и в любви. Он увидел меня, и вспышка узнавания промелькнула на его лице. Обнадеженная, я сделала шаг или два вперед, но остановилась, увидев, как устало и печально поникли его плечи.

— Могу я сделать что-нибудь для тебя? — спросила я мягко.

Ослабив галстук на шее, он зевнул.

— Да, — ответил он так же мягко. — Дай мне пистолет. Я вышибу себе мозги.

Он поплелся в спальню, но не закрыл за собой дверь, и я пошла следом, наблюдая, как он медленно начинает раздеваться.

— Ты не можешь ненавидеть меня, — сказала я тихо. — Ты не можешь думать так, как говоришь. Не может быть, чтобы ты меня так любил, как утверждал совсем недавно, и так ненавидел, как говоришь сейчас, Пожалуйста, позволь мне остаться возле тебя этой ночью…

— Не смеши меня.

— Пожалуйста, — повторила я, пытаясь не кричать.

— Будь добра, когда будешь уходить, не забудь закрыть за собой дверь, — устало сказал он, словно ножом по сердцу.

По телефонам и в дверь звонили, не переставая. Наконец, после упорной паузы, в офисе Чарли официально подтвердили, что мы поженились, о чем все и так уже знали. Никаких деталей, кроме единственной дополнительной информации: «Миссис Чаплин, (урожденная Лита Грей) отказывается от роли девушки из дансинга в фильме „Золотая лихорадка“: который сейчас снимается. Каждую секунду своего времени она хочет посвятить мужу. Роль будет играть Джорджия Хейл».

Репортеры и колумнисты требовали от меня интервью, но я была счастлива, что их ко мне не пускали, так как не знала, что говорить. Чарли, который вел себя с прессой непредсказуемо то был слишком неприветливым, то излишне оживленным, — сделал короткое публичное заявление, объясняющее мое уединение: «В последнее время моя жена не совсем здорова. Ничего серьезного, но я хочу, чтобы она как можно больше отдыхала».

Так или иначе, он говорил правду. Отдыхала я предостаточно — мне было нечего делать и не с кем говорить — и чувствовала я себя не лучшим образом. По утрам я просыпалась с позывами к рвоте, а после нее несколько часов чувствовала слабость. Коно организовал для меня регулярные встречи с врачом. Мне было сказано, что беременность протекает прекрасно, но я не должна переутомляться.

Пока Чарли решал, когда я созрею для появления на публике, визиты к доктору были моими единственными отлучками из дома. Фрэнк заходил за мной в дом и привозил обратно так, что у прессы не было шанса увидеть меня. Меня сопровождала мама и довольно часто возвращалась в Коув-Вэй и проводила со мной вместе остаток дня. Поначалу я плакала и выдвигала обвинения против Чарли, и мама терпеливо выслушивала меня. Но через некоторое время тема была исчерпана. Мама по-прежнему была уверена в том, что противоестественный по всеобщему признанию брак наладится. Я не разделяла ее оптимизма.