— Что вы туда положили? — спрашиваю я.

— В каком смысле, Лита?

Я чувствую, что меня понесло, но не могу остановиться.

— Вы положили туда яд. Вы дождаться не могли, чтобы я закурила.

Они всячески убеждают меня, что я в безопасности. Они везут меня в больницу, где у всех белые халаты и непроницаемые лица. Я хочу сопротивляться, но вместо этого начинаю плакать. Доктора и сестры целыми днями трудятся надо мной, чтобы успокоить меня, но каждую минуту бодрствования я провожу в слезах, неукротимых слезах страха и горя. Я знаю, что м-р Херст послал кого-то из Калифорнии убить меня, и умоляю докторов защитить меня. Мне пятнадцать лет, и я беременна от Чарли, а Чарли не хочет на мне жениться.

На краешек моей постели подсаживается доктор. Я беру его за руку и молю:

— Пожалуйста, женитесь на мне… не говорите «нет»… пожалуйста, обещайте мне жениться…

Он говорит мягко с доброй улыбкой:

— Потрясающее предложение, но боюсь, я уже женат.

Я цепляюсь за него и кричу:

— Ну и что? Вы должны на мне жениться! Кто-то ведь должен на мне жениться! Пожалуйста, пожалуйста… ну, пожалуйста!

Холодные простыни. Меня ведут в ванную комнату и надевают резиновый круг на шею. Хотят утопить меня? Да, связать и утопить. Я умоляю их помочь мне, понять меня, взять все деньги и отдать Чарли. Я не хотела их. Я не заслужила их. Я ничего не заслужила. Они отводят меня в комнату и объясняют, что есть такое лечение электрическим шоком, которое мне поможет, что это не страшно и нужно успокоиться.

Длинные, темные ночи с огромными тенями медсестер на стенах. Дни с этими штуками на моих висках, с этими штуками вокруг лодыжек, меня уверяют, что мои дети не мертвы, что с ними все в порядке, и что вообще все будет хорошо, а я не могу в это поверить.

Проходят недели. Постепенно уходит паника, прекращаются слезы. Приезжает мама из Лос-Анджелеса и забирает меня домой. Я сижу в кресле-каталке, и два носильщика помогают мне выбраться из поезда.

Каким-то чудом Луи Ирвин убирает все упоминания о моей болезни из документов, за что я ему всегда буду благодарна.

Когда погода теплая, я сижу, уставившись в пространство, на заднем дворике бабушкиного дома, зная, тем не менее, что в один прекрасный день каким-то образом выберусь из этого тумана. Мама заботится обо мне, а мальчики старательно делают вид, что их мать вовсе не развалина.

Удивительно вовремя в моей запутанной жизни появляется Генри Агирре. У него дом неподалеку отсюда, и в один прекрасный день моя тетушка приводит его познакомиться. Я вежлива, но не слишком дружелюбна, хотя он — очень приятный молодой человек, просто разговаривать с кем-то или даже слушать выше моих сил.

Поначалу он для меня просто милый юноша, который забегает посидеть со мной. Потом, по мере моего возвращения к жизни, я начинаю видеть его достоинства. Это прекрасный молодой человек, которого действительно волнует, что я побывала в преисподней и постепенно начинаю обретать равновесие. Что такое болезнь, ему известно; будучи танцором, он заразился малярией во время тура на Востоке и долгое время мучился от нее. Очень осторожно он подводит меня к тому, что я начинаю понемногу рассказывать о себе.

Генри берет меня с собой покататься на машине, все еще обращаясь со мной как с выздоравливающей — хотя и без чрезмерности, — и его нежность ободряет меня, заставляет почувствовать себя желанной. Я рассказываю ему о своем падении, в гораздо более подробных деталях, чем могла бы рассказать маме. Разговоры помогают мне, а его отказ от корректив и цензуры — еще больше. Он уверен, что сам не выжил бы, если бы судьба не привела его к д-ру Эдварду Франклину, который сотворил с ним чудо, и который может и меня вернуть к жизни. Через неделю, когда голова проясняется еще больше, я соглашаюсь пойти к нему.

С д-ром Франклином, упитанным лысым человеком, у нас мгновенно складывается взаимопонимание. Он выслушивает меня внимательно в течение двух часов и после этого обещает через три месяца полностью вылечить. Он посылает в Нью-Йорк за моими медицинскими и психиатрическими заключениями, а пока они в пути, назначает мне ежедневные горячие ванны и массажи, и три раза в неделю — инъекции глюконата кальция. Более того, он постоянно готов выслушать меня и ответить на вопросы, помогая приводить в порядок мои мозги и мое хилое эго, пока сам врачует мое тело.

Его предсказание подтверждается. Через три месяца я бодра и здорова. Едва ли я способна завоевать приз за лучшее психическое здоровье, но я ем, сплю без таблеток и более спокойна, чем когда-либо в жизни.

Мы едем с Генри Агирре в Санта-Монику и женимся. Это кажется разумным шагом, но мной движут ложные соображения: я думаю, что брак с мальчиком, которого я не люблю, но которому доверяю, даст мне чувство стабильности, Генри, легкий, покладистый человек, хочет жениться на мне, потому что беспокоится за меня.