До поры до времени, впрочем, все обстояло у братьев хорошо: вместе они мудрили над восстановлением очередного мотора, забирались под машины, постоянно занимались какими-то гайками, шайбами, ключами, выходили по вызовам рыбаков в море — чинить судовые механизмы, — всегда были деятельны, веселы и почти неразлучны.

«Почти» — это значило, что у Семена было и «свое» время, когда он встречался с приятелями, уезжал с ними в город на футбольный матч или на другие соревнования, а то и без причины: мало ли у ребят в пятнадцать, в шестнадцать лет интересных затей и предприятий!

Не желая быть жестким наставником, Иван все же задумывался об этих увеселительных поездках братика; однажды ему передали, что видели Сеню в окружении ненадежных молодчиков: пестрая и шумная гурьба облюбовала небольшой летний ресторанчик, где утоляла жажду не только фруктовыми водами и вела себя развязно.

Иван был уверен, что эти знакомства и развлечения брата — издержки неопытной молодости, что паренек еще возьмется за ум, тем более, что он с постоянной серьезностью относился к своему автообучению. Увы, в его возрасте юношей подстерегает множество соблазнов, и один из них, быть может, наиболее наивный, — желание выделиться в кругу друзей, показав свое молодечество, силу, отвагу.

Как-то под вечер, заглянув с приятелями в местную чайную (велико ли дело — кружка пива?), но немного задержавшись за интересным разговором, Сеня коснулся своей любимой темы — дальних авторейсов. И нужно же было кому-то из приятелей подложить «булавку», что, мол, никто из них и никогда еще не видел Семена за рулем автомобиля.

Сеня медленно поднялся из-за стола.

— Значит, хотели бы увидеть?

— Оч-чень интересно!..

— Ладно, — сказал он решительно. — Подождите минут пятнадцать. Покатаемся.

Вслед ему засмеялись, и это как будто подхлестнуло Семена; сейчас он утрет насмешникам носы!.. Он действительно был уверен, что уже постиг все премудрости автодела, а его маленькое самолюбие, пожалуй, впервые задели так грубо.

Он знал, где хранился ключ от гаража: открыл настежь двери, забрался в кабину Ивановой трехтонки, немного прогрел мотор, осторожно выехал со двора на улицу.

Ему предстояло миновать свой домик, белевший впереди у перекрестка улиц, а Иван в это время обычно занимался на веранде (готовился к экзаменам на заочное отделение автодорожного института), и встреча с ним теперь ничего доброго Семену не предвещала. Поэтому он постарался быстрее проскочить мимо домика и не заметил велосипедиста, который неторопливо ехал вдоль палисадников, а здесь решил пересечь улицу.

Притормозить Семен не успел — перед смотровым стеклом промелькнула склоненная фигура велосипедиста, она неловко вскинулась и исчезла, и послышался удивленно-испуганный возглас, и вот уже перекресток остался позади.

Лишь теперь Семен по-настоящему испугался. Все-таки он был еще мальчишкой, а мальчишка, набедокурив, обычно пытается сбежать… Почти не раздумывая о своих действиях, он дал полный газ, попытался свернуть в переулок и врезался в телеграфный столб.

Ваня-механик расслышал знакомый гул мотора (именно знакомый, он отлично знал свою машину) и выглянул на улицу. Потом он метнулся с крылечка и сорвал с петель калитку. Через три-четыре минуты он уже находился на месте происшествия и первое, что сделал — оказал помощь велосипедисту, отнес его на руках в медпункт. Притихший и грустный братик неотступно следовал за ним. Он ждал, что Иван обругает его, станет укорять, даже, возможно, ударит. Покорно, виновато ожидал, но ошибся: Иван умел держать себя в руках.

Позже Иван и сам удивлялся тому странному спокойствию, которое возникло на пределе нервного напряжения. Он думал о Семене: что станется с братом? Будто резко освещенный кинокадр, перед мысленным взглядом Ивана возникли перекрестия тюремной решетки. И там… за решеткой… в полутьме… худенькое, бледное лицо Сени… Нет, Иван не перенесет такого. Он должен что-то предпринять. Но что?..

Во-первых, сказал он себе, нужно все хладнокровно обдумать.

Итак, Семен пробрался в гараж и сел за руль машины, когда поблизости не было ни души. Велосипедист при столкновении вряд ли приметил водителя и опознать его, конечно же, не сможет. В селе все знали, что шофером этой трехтонки уже не первый месяц был Иван. Решать судьбу Семена, да и свою судьбу, нужно было без промедлений, потому что через какую-то одну минуту уже можно было опоздать. И Ваня-механик сказал братику:

— Ступай домой. Ты ничего не знаешь. Понял?

Семен попытался не согласиться — его поразила страшная догадка: всю ответственность за происшествие старший брат решил принять на себя, но спорить с Иваном, да еще в такую минуту, он не посмел и к тому же почувствовал, как, стесняя дыхание, к горлу подступили слезы.

— Ступай… — повторил Иван. И Сеня послушался. Он зачем-то сдернул с головы кепку, прижал к губам и, грызя ее, задыхаясь, побрел домой.

Вскоре у места аварии собрались люди. Иван к своей помятой трехтонке не спешил. Неподалеку за тремя домами мерцала вывеска чайной. Иван бывал здесь очень редко: иногда в жаркий день покупал в дорогу ситро, а теперь решительно подошел к стойке и заказал стакан «Столичной»… Буфетчик хорошо знал Ваню-механика и не помнил случая, чтобы этот сдержанный, всеми уважаемый человек пил водку, да еще такими дозами.

А примерно через час Ваня-механик был арестован. Инспектору милиции он сказал, что ему отныне все безразлично. В протоколе было записано, что виновный в наезде на велосипедиста и в аварии машины шофер находился в состоянии алкогольного опьянения, пытался спорить, вел себя вызывающе, а потом… плакал. Почему этот сильный и, видимо, волевой мужчина вдруг проявил такую слабость — молодой инспектор милиции не стал выяснять.

Чем резко осложнилось для Ивана это событие в личном, самом интимном плане: сбитый машиной велосипедист, как оказалось, был отец Оксаны, черноглазой певуньи, — первой серьезной и чистой любви Вани-механика.