Именно Сталин обратил внимание на «желтенькую» грабинскую пушку. Ее приняли, и уже 1 января 1942 года Сталин скажет конструктору: «Ваша пушка спасла Россию…»

Сталин не случайно всеми способами отодвигал страшный час войны; он не имел иллюзий в отношении безусловного превосходства Красной Армии в сравнении с потенциальными противниками.

Он неоднократно указывал военным, что ни бои с японцами, ни ввод советских войск на территорию Польши не были настоящей войной, а финская кампания окончательно убедила его в недостаточной подготовке армии к ведению современных боевых действий. Он уже сделал для себя главный вывод: «Победит тот, кто будет лучше вооружен». Но для этого ему нужно было время.

Конечно, даже нелепо говорить и о том, что Сталин мог строить свои планы на домыслах и предположениях. Человек практического ума, он нуждался в объективной информации, и не случайно на разборе итогов военной игры в Кремле он не стал вдаваться в рассмотрение ее вариантов. Когда дело дошло до результатов игры, он саркастически спросил: «Ну, кто же победил? Опять «красные»?»

Он задавал начальнику Генерального штаба вопросы по существу. По воспоминаниям Мерецкого: «Суть их сводилась к оценке разведывательных сведений о германской армии, полученных за последние месяцы в связи с анализом ее операций в Западной Европе». И генерал признается, что его собственные соображения, «основанные на данных о своих войсках и сведениях разведки, на Сталина не произвели впечатления».

Этой информации Сталину было недостаточно. Поэтому уже вскоре руководители Разведывательного управления Красной Армии и Оперативного управления Генерального штаба провели совещание. На него были приглашены и представители Главного управления государственной безопасности НКВД. Обсуждалась военно-политическая обстановка в Европе в летней кампании. «С этой встречи на Гоголевском бульваре, – пишет П.А. Судоплатов, – начался масштабный обмен информацией о состоянии немецких и японских вооруженных сил».

С 23 января 1941 года в ГРУ началась работа месячного сбора начальников разведотделов приграничных округов и армий. А 3 февраля произошло официальное разделение прежнего НКВД на НКВД и НКГБ. Главой последнего был назначен Всеволод Меркулов. В момент реорганизации НКВД военная контрразведка была выведена из подчинения Лубянки и стала подразделением – 3-м Управлением – Генерального штаба Наркомата обороны [27] .

Повторим и то, что уже в марте Генеральный штаб и его начальник Жуков получили сведения об «Операции Барбаросса», поступившие через советскую и американскую разведки. То есть к концу первой декады марта руководству Наркомата обороны уже было ясно, что на начало войны немцы планируют три направления главного удара.

В своих мемуарах Жуков умолчал о той информации, которой он располагал перед началом войны. Но хорошо осведомленный А. Мартиросян отмечает, что «бывший многолетний начальник ГРУ генерал Ивашуткин говорил: «Тексты почти всех документов и радиограмм, касающихся военных приготовлений Германии и сроков нападения, докладывались регулярно по списку: Сталину (два экземпляра), Молотову, Берии, Ворошилову, наркому обороны и начальнику Генерального штаба ».

И эта информация не оставляла сомнений в намерениях Гитлера. Из сообщений берлинской резидентуры внешней разведки НКГБ от 26 февраля 1941 года явствовало: «…2. Гальдер, начальник штаба сухопутных войск Германии, выражает уверенность в успехе молниеносной войны против СССР. При внезапном ударе Красная Армия не успеет прийти в себя от шока и не сможет ликвидировать запасы, остающиеся на оккупированной территории».

В одном из мартовских сообщений, попавших на стол Жукова, говорилось: «По мнению германского штаба, Красная Армия будет в состоянии оказывать сопротивление только в течение первых 8 дней, после чего будет разгромлена».

Конечно, Сталин тоже читал эти сведения о планах Германии. Поступавшая многочисленная информация была противоречива. Впрочем, она и не могла быть иной. Еще 29 декабря 1940 года военный атташе Тупиков докладывал из Берлина в Москву, что «Гитлер отдал приказ о подготовке к войне с СССР». «Война будет объявлена в марте 1941 года» , – извещал он.

Однако весной ситуация изменилась, и 14 марта В. Тупиков сообщил новую дату – «начала военных действий следует ожидать между 15 мая и 15 июня 1941 года ». Но 26 апреля В. Тупиков представил новую информацию, о том, что германского нападения на СССР следует ожидать «в пределах текущего года» , и оговаривал ряд условий, которые должны этому предшествовать.

Предупреждения об опасном повороте событий не прекращались. Напряжение нарастало. К концу марта разведка располагала сведениями «о намерениях немцев начать наступление на Ленинград, Москву и Киев 20 мая».

Прошло первомайское празднование, и 6 мая 1941 года народный комиссар Военно-морского флота адмирал Н.Г. Кузнецов направил Сталину записку: «Военно-морской атташе в Берлине капитан 1-го ранга Воронцов доносит, что, со слов одного германского офицера из ставки Гитлера, немцы готовят к 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Румынию . Одновременно намечены мощные налеты авиации на Москву и Ленинград и высадка парашютных десантов в пограничных центрах».

Казалось бы, все сводилось к определенной дате, и Сталин не оставлял поступающие предупреждения без внимания. Эти сообщения, по словам А.М. Василевского, обусловили то, что в «феврале – апреле 1941 года в Генштаб вызывались командующие войсками, члены военных советов, начальники военных штабов и оперативных отделов Прибалтийского, Западного, Киевского особых и Ленинградского военного округов. Вместе с ними намечались порядок прикрытия границы, выделения для этой цели необходимых сил и формы их использования».