И все же 21-го числа перебежчик был! Однако это был совсем другой перебежчик, и Жуков не мог называть Сталину датой нападения 22 июня. Потому что еще в половине восьмого утра 21 июня начальник Генштаба действительно получил новую информацию. Она поступила не из киевского, а из прибалтийского округа. В ней, в частности, сообщалось:

«ПрибОВО 21.6.41. 7.25.

Начальнику генштаба КА (Жукову. – К. Р. ).

Копия: Начальнику разведуправления К.А,

Начальнику штаба ЗапОВО, начальникам штабов 8, 11, 27-й армий.

РАЗВЕДСВОДКА № 01, Паневежис к 21 час. 20.6.41 …

Немецкие войска продолжают выдвигаться непосредственно к госгранице; одновременно подтягиваются новые части в пограничную зону из глубины.

…б) Перебежчик, солдат 58 пп 6 пд сообщил, что дивизия прибыла из Парижа, расположилась на границе. Среди военнослужащих ведутся разговоры, что через 7—8 дней начнется наступление (источник дезертировал из части 2—3 дня назад ). В Сувалках много пехоты и мотопехоты. <…> КЛЕНОВ, КАШНИКОВ» [43] .

Таким образом, из сведений перебежчика на 20-е число явствовало, что, по слухам трехдневной давности, распространявшимся среди немецких солдат в прибалтийском округе, нападение ожидалось 25—26 июня.

И сегодня очевидно, что такие слухи немецким командованием распространялись умышленно. Подготовку к нападению нельзя было скрыть, и это была форма дезинформации. Но в рассматриваемое время такие сведения казались актуальными, и Жуков не имел права утаить их от Сталина.

Жуков пишет: «Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н.Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность.

И.В. Сталин встретил нас один . Он был явно озабочен.

– А не подбросили ли нам немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт? – спросил он.

– Нет, – ответил С.К. Тимошенко. – Считаем, что перебежчик говорит правду.

Тем временем в кабинет Сталина вошли члены Политбюро . Сталин коротко информировал их».

Историческая подлость «четырехзвездного» маршала состоит в том, что, приводя в своем «сочинении» этот эпизод, он шулерски передернул факты. Представив себя проницательным, по существу он обвинил Сталина в неосмотрительности. В действительности все было наоборот.

Что же заставило автора мемуаров пойти на исторический подлог? Не только тщеславие, как может показаться на первый взгляд. Дело в том, что Жуков доложил Сталину о дате возможного нападения не с указанием на 22 июня. Как очевидно из документа, приведенного выше, он назвал возможной датой агрессии 25—26 июня .

Разговор состоялся утром 21 июня. И хотя Сталин усомнился в правдивости информации перебежчика, военные руководители настаивали на достоверности этого сообщения. То есть начальник Генштаба и нарком обороны невольно ввели Сталина в заблуждение. И эта дезинформация могла помешать руководителям страны принять верное решение.

Чтобы скрыть этот факт от современников и потомков, в своих мемуарах Жуков создал впечатление, что приведенный разговор якобы произошел вечером 21 июня. Однако вечером такой диалог не мог состояться в том виде, как он представлен у маршала-сочинителя.

По сведениям тетради посетителей, о чем речь пойдет дальше, когда Жуков вторично прибыл вечером в Кремль, по вызову уже находившегося там Тимошенко, вместе с ним приехал не Ватутин, а Буденный. И когда они втроем вошли в 20.50 в кабинет Вождя, то Сталин не был « один ». В кабинете уже находились Молотов, Ворошилов, Берия и Маленков.

Итак, сведения о перебежчике и о дате возможного нападения 25—26 июня Жуков сообщил Сталину еще утром. Но продолжим цитату из «сочинений» Жукова:

«—Что будем делать? – спросил И.В. Сталин.

Ответа не последовало.

– Надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех войск приграничных округов в полную готовность, – сказал нарком.

– Читайте! – сказал Сталин.

Я прочитал текст директивы. И. В. Сталин заметил:

– Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.