– Поймите, Михаил Витальевич! – возбужденно заговорил он, переходя на шепот. – Они не замедляют время. Они останавливают его. Замыкают в одном бесконечном неподвижном мгновении. Без жизни. Без истории. И, поверьте мне, это мгновение не имеет ничего общего с тем, в котором существуем мы с вами.

– Вы что же, – поморщился Мика, – хотите сказать, что вдруг вылезет из-под земли какая-нибудь тварь, расщепит нас всех на атомы и устроит себе тут коммунизм в отдельно взятом городе? И все эти далеко идущие выводы вы сделали, опираясь на совпадение рисунка трамвайных линий нашего города с магическим знаком из книжонки арабских сказок затертого года?

Мика засмеялся и махнул рукой. Но Лазарев и бабушка смотрели на него неодобрительно и серьезно.

– Ты обещал мне выслушать все, – наконец напряженным голосом проговорила бабушка, пристально глядя внуку куда-то в переносицу, отчего по спине Мики, как в детстве, пробежал холодок.

– Так это еще и не все?! – стараясь по-прежнему казаться веселым и уверенным в себе, воскликнул Мика, но сам тут же почувствовал, что особой уверенности в его голосе не прозвучало.

– Сядь и слушай, Мика! – отрезала бабушка, строго сжав губы, и Михаил повиновался, даже как-то обмяк, хотя внешне еще старался показать, что он взрослый, сорокалетний мужик, способный настоять на своем, но ради родственных чувств готовый выслушать маразматические бредни назойливого старикашки.

Бабушка фыркнула и, медленно и тяжело поднявшись со скамьи, вышла из беседки.

– Чтоб тебе было свободней, – язвительно произнесла она через плечо и, шаркая туфлями, двинулась в глубь парка, постепенно обходя все скамейки, густо усаженные старушками. Бабушкины подруги, все в выцветших до сизого и серого шерстяных платьях, вязаных шалях, смешных пальто и плотных коричневых чулках, явственно напоминали голубей. Приближение бабушки к каждой скамейке вызывало в группах седовласых голубиц взрывы сдержанного приветливого воркования. Видимо, сидящие расспрашивали о новостях в большом мире. Бабушка только отмахивалась, изредка сердито поглядывая в сторону беседки.

Лазарев и Мика некоторое время смотрели ей вслед.

– Она, похоже, вам верит, – наконец с изумлением в голосе пробормотал Мика, заглядывая старику в глаза, и Лазарев кивнул.

– Она мало кому доверяет, – добавил Мика, и старичок снова склонил голову, соглашаясь.

– Значит, у меня тоже нет поводов вам не верить. В конце концов, единственное, чем я рискую, так это тем, что буду выглядеть дураком. Но, надо признаться, это меня мало волнует. За сорок лет я так и не сумел сделать себе имидж умного человека, и, похоже, начинать уже поздновато.

Лазарев снова кивнул, но Михаил не заметил этого, потому что пододвинул к себе разложенные на скамейке листки и принялся внимательно всматриваться в рисунки.

– Значит, вы серьезно полагаете, что под городом что-то есть, – задумчиво проговорил он, постукивая пальцами по серой от дождей доске скамьи. – Силы, способные обернуть время вспять. И насколько?

Старик потер пальцами переносицу и задумчиво посмотрел сквозь собеседника, обдумывая ответ:

– Я думаю, для этой штуки есть некое оптимальное положение маятника времени, состояние покоя. Поэтому наше сегодняшнее состояние можно принять за отклонение маятника. Следовательно, как только знак будет разомкнут, в месте разрыва время начнет раскручиваться в обратном направлении до нулевой точки.

– Тогда это больше напоминает телегу, которую тащат на гору. Отпустим – съедет вниз, в низину. Потому что если это маятник, то прежде чем успокоиться, он еще и прошлого черпнет, – поправил Михаил. – Только какие у вас есть доказательства?

Василий Игнатьевич не ответил, вместо этого он тяжело поднялся и зашагал прочь от беседки. Мика поспешил за ним. Не говоря ни слова, они вышли за ворота, и серьезный Лазарев направился прямиком в липовую аллею, по обеим сторонам которой шли блестящие полосы рельсов.

– Вот доказательство, – молча указал он. Михаил подошел и уставился удивленно на то, что старик называл «доказательством», – огромный, в два человеческих обхвата пень, еще достаточно свежий, чтобы в деталях рассмотреть годовые кольца. Видимо, дуб спилили на прошлой неделе. Грозный великан мешал честолюбивым градостроительным планам нового губернатора. А пень остался, ждал решения своей участи. Лазарев подошел еще ближе и ткнул пальцем в потемневшую древесину.

– Видишь кольца? – спросил он у Мики так, словно после этой фразы его молодой собеседник должен был все понять, принять и кинуться спасать мир.

– Вижу, – отозвался Михаил, ни капли не понявший и к спасению мира совершенно не готовый.

– Видишь… эти… кольца, – Василий Игнатьевич выразительно глянул на него при слове «эти».

– Ну, – все еще не понимал Мика.

– Ты где-нибудь видел ТАКИЕ кольца?! – грозно спросил старик, раздраженный непонятливостью молодого товарища.

Кольца и впрямь были странные. Точнее – кольцо. По краю шли нормальные, годовые. Потолще – когда лето выдавалось дождливое, потоньше – в засушливый год. Но ближе к середине до самого центра шло одно широкое кольцо, словно все время, пока росло это дерево, зима так и не соизволила наступить.