– Мой брат, – прошептал Джозеф, не узнавая собственного голоса. – Он жив еще?

– Да, мой господин. – Кочевник вновь замолчал на три удара сердца. – Его поят и кормят.

Джозеф опустил взгляд.

В его кулаке трепетала, терзаемая резким ночным ветром, сложенная вдвое бумага. Он разжал ладонь, выпустив ее, и та понеслась, шурша по плитам площади. Он перевел взгляд на дока Эвери, внимательно изучавшего его лицо.

– Много больных в городе? – спросил Джозеф.

– Да, мой господин, – ответил кочевник.

– Что скажешь, Эвери? Ты сможешь помочь мне?

– Фраус меретур фраедум [16] … – ответил док тихо.

– Док!

– Я видел этих людей, Джозеф.

Оглянувшись на кочевника, док шепнул одними губами:

– Они лишь думают, будто больны, мальчик.

Док взял его руку, сжал ладонь между ладоней.

– Без тебя мне не справиться.

– Это будет в первый и последний раз, – сказал Джозеф. – Ты слышал?! – крикнул он кочевнику. – Больше никаких ритуалов! Никаких чудесных исцелений в молельной комнате! …никаких Наноносителей.

– Мой господин, вы исцелите город?

– Иншаа-ла гадан [17] .

Незадолго до прихода горячего ветра пустыни из-под храмовых сводов на ступени невысокой лестницы вышел, чуть приволакивая ногу, последний Наноноситель. Плечи его гнулись, будто сведенные судорогой, голова неловко сидела на скособоченной шее, сломанный нос и змеистый шрам во всю щеку украшали лицо. Только волосы, того же пшеничного цвета, что у отца и старшего брата, развевались, подхваченные резкими порывами иссушенного, спертого воздуха.

Ниже под ступенями, ведущими к храму, под низким бежево-серым небом лежали павшие ниц люди. За их спинами касался краем барханов раскаленный солнечный шар.

– Иншаа-ла, – сказал последний Наноноситель, и площадь ответила вздохом.

Произнесенные вполголоса слова прокатились, умноженные сотнями голосов. Он снова замолчал, пока не услышал, как шуршит перекатываемый ветром песок да хлопает пола бурнуса кочевника, замершего в тени невысокого дома.

– Сотни лет мои предки жили здесь, не принимая вашей веры, но расплачиваясь за ваше гостеприимство кровью и чудесным даром исцеления. – Он снова смолк, ожидая, пока уляжется гул людских голосов. – Сегодня я…

Он откинул полу куртки, вынимая из внутреннего кармана завернутый в кожаный чехол инструмент своего отца. Обнажил ланцет, не спеша пускать его в дело.

– … Джозеф, сын Джейкоба, в последний раз проведу для вас Церемонию.

В этот раз ждать пришлось дольше. Рябь прошла по площади, когда люди приподнимали головы, взглянуть на него украдкой.

– Я в последний раз проведу для вас Церемонию, – повторил он тише, заставив гул голосов смолкнуть, – и стану Эрбаби-иман [18] . Как и вы.

Лезвие сверкнуло в лучах заходящего солнца, когда он отворил вены, и кровь, запузырившись, побежала по ладоням, закапала с пальцев на ступени.

Пошатываясь и приволакивая ногу, он сошел по ступеням храма и двинулся по узкому проходу меж распластавшихся на земле людей к огромной каменной чаше в центре площади.

Имам Махди стоял рядом, готовый дать знак рабам. Сухие тонкие пальцы пощипывали редкую бородку.

Чувствуя, что не рассчитал силы и время, Джозеф прибавил шаг, спеша опустить кровоточащие руки в чашу. Док поднялся навстречу, готовый перевязать его раны.

Когда последний Наноноситель упал, навалившись грудью на высокий борт, свесив безвольные, немеющие кисти в растрескавшуюся полусферу посреди главной площади мертвого города, имам Махди взмахнул рукой, приказывая повернуть рычаг, и ледяная вода ударила тугою струей, смыв кровь с покрасневших ладоней.

– Ну что же ты, – сказал док, осторожно усаживая его под бортом заработавшего фонтана.

– Никто не учил меня, – ответил Джозеф, слабо улыбаясь.

– Не хватало еще, чтобы ты повредил себе сухожилия.

Док скоро перетягивал его руки жгутом.

Джозеф устало прикрыл глаза.

Тишина разлилась над городом. Ни одного радостного крика не пронеслось над домами. Лишь шелест тысяч ног да шорох одеяний нарушали всеобщее безмолвие. В ожидании проблеска первых звезд сгустился сумрак. Низвергалась к ночному небу и падала с шумом вода.

– Мой господин?

Джозеф поднял голову навстречу темному внимательному взгляду.

– Не губи цветов надежды, и соберешь плоды веры, мой господин, – сказал имам Махди, все так же пощипывая бороду.