А это не мне удалось.

Гад…

Он, наверное, с самого начала знал, что так будет.

Слишком ярко все. Назад не получится.

Урод.

Не надо меня никуда тащить. Не надо. Я тут побуду. Понимаете? У него там еще было время. Несколько часов.

Ему не следовало приезжать. Это было ошибкой, но Лена написала такое теплое, душевное письмо…

«А я про тебя рассказала ребятам. Удивлялись, спрашивали, какой ты сейчас. С виду мало поменялся, но мы всего минут пять в коридоре болтали…» И дальше в том же духе. Просила не сердиться на маму – это она сообщила его адрес.

«Хорошо хоть только адрес, а не, например, персональный код, с нее бы сталось», – подумал тогда Кирилл, но по мере чтения он ударился в воспоминания и невольно смягчился, даже «поплыл», хотя особого повода ностальгировать не было.

Он редко приезжал в родные места. Только из-за мамы. Та упорно не желала перебираться ни в Сиэтл, ни в Прагу, не забывая, впрочем, регулярно жаловаться, что он совсем ее оставил, не желает видеть и вообще «зазвездился». Последнее ему не нравилось больше всего, любимый ею сленг начала века отдавал почти что архаикой. Но это еще ничего по сравнению с желанием до конца своих дней не покидать насиженное место лишь потому, что «здесь остаются могилы дорогих ей людей», то есть отца Кирилла, маминых родителей и еще двух-трех родственников, которые тоже шли в расчет. Наверно, это смотрелось бы вполне уместно в середине прошлого столетия, но никак не нынешнего. С другой стороны, частые разговоры по ГС мало чем отличались от полноценных визитов, разве что потрогать собеседника нельзя, потому Кирилл решил оставить все как есть.

И вот пару месяцев назад маме решили поставить импланты, хотя сердце у нее всегда работало как часы. Или почти идеально. Но мониторинг показал, что важная мышца мало-помалу изнашивается, необходима плановая, ничем не примечательная операция – и все восстановится. Ближайшие восемь лет – с гарантией, а если повезет, то и десять-двенадцать. Пришлось всеми правдами и неправдами отложить дела и срочно лететь домой. И надо же, в Центре сердца он встретил Лену Самойленко.

Не узнал ее в белом халате, зато она его – сразу. Разговор получился короткий, почти на ходу. Кирилл преувеличенно интересовался ее жизнью, чтобы самому избежать допроса, вяло обещал как-нибудь состыковаться, потом воспользовался тем, что она спешила, исчез, в тот же день улетел и почти забыл о встрече.

Но Лена не забыла. И это приятно. Обычно бывшие одноклассники растворяются в пространстве сразу после аттестата. А ведь когда-то, до Конвенции, все было иначе. Кирилл слышал, что в самом начале соцсетей поднялся редкостный бум: люди стремились в свою прошлую школьную жизнь, раскапывали, находили. Трудно сейчас поверить, но мама подтверждает, что это чистая правда. Она сама любила подолгу «зависать», болтая с бывшими одноклассниками, похваляясь, перемывая всем косточки и ударяясь в бесполезные воспоминания. А после двадцатого года все постепенно сошло на нет. Кирилл родился в двадцать первом, сразу после Конвенции. Он жил в другом мире, и этот мир нравился ему гораздо больше. Кто бы что ни говорил.

И вот письмо. Если бы оно пришло неделю назад, Кирилл бы спокойно его удалил, но вчера он закончил первичную обкатку очередной своей «гениальной» идеи, был оглушен возможностями, озабочен побочными эффектами и, конечно же, моральной стороной. Как показывает опыт, именно она зачастую отдает тяжелым рикошетом. В общем, ему требовался отдых. Надо отвлечься, успокоиться и через три-четыре дня взглянуть на проблему без лишних эмоций. Нужны были новые впечатления, никак не связанные с работой. Уж отвлекаться так отвлекаться.

Сначала ему показалось, что время для встречи с прошлым не самое лучшее. Валькина годовщина. Но из письма ясно следовало, что за шестнадцать лет очень многое забылось, да и самого-то Вальку по-настоящему уже никто не помнит. Зато ежегодные сборища его памяти для пяти-шести человек до сих пор оставались четко соблюдаемой традицией. Иногда присоединялись «залетные».

Теперь они приглашали Кирилла. И он внезапно решился – новые впечатления вполне можно извлечь из хорошо забытых старых. Кроме того, ему всегда нравились странные совпадения, а случайная встреча с Леной попадала именно в этот разряд.

И пожалел. Письмо читалось так, как будто его желают видеть, будут рады. Оказалось, рада только Лена Самойленко.

На самом же деле Кирилл так легко обманулся, потому что не вспомнил самого важного. Лена всегда была такой… солнечной, что ли. Лучилась мягкостью, вечно разгребала чужие конфликты, мирила случайных спорщиков. Она… всегда все понимала, что бы ни случилось. Она всегда готова была понять. Настолько редкое качество, что Кирилл его больше ни у кого не встречал.

Лена просто решила помочь. Всем сразу. Поверила в то, что время лечит.

Оно лечит только тех, кто этого хочет.

В своем просчете Кирилл убедился еще на подходе к маленькой группке бывших одноклассников. Дежурно улыбнулся одними губами, отвечая их откровенно-оценочным взглядам.

– А вот и наша звезда… – протянул Тимур.

Можно было тут же раскланяться, повернуться и уйти, но обострять и без того напряженную ситуацию и подставлять Лену не хотелось.

Он поплелся вслед за всеми из ухоженного парка в лесную зону. Как только появилось вино, Кирилл понял, зачем забрались в такую глушь, – здесь сохранялись традиции, о которых он давно уже забыл. Пришлось послушно подставить стаканчик.