Вот только не странно ли, что теперь духовная анемия проявляет себя такими противоречивыми признаками? Ведь, с одной стороны, я испытываю усталость, упадок сил, утомление от молитвы; я ее проговариваю так дурно, что она мне кажется пустой и тщетной; хочется послать все подальше, замолчать, дождаться возвращения духовного рвения, хоть и не надеюсь дождаться; с другой стороны, в то же самое время я ощущаю глухую, упорную работу, незримое прикосновенье, потребность в молитве, чувствую, что Бог зовет меня держаться в форме. И бывают такие минуты, что я, кажется, и отдаю себе отчет в своей неподвижности, но тут же мне сдается, что меня сдвинуло с места и уносит широким потоком.

Да так оно почти что и есть. Когда я в таком безысходно-неприкаянном состоянии духа принимаюсь читать какое-нибудь сочинение высокой мистики: святую Терезу, святую Анджелу, — неприметное прикосновенье становится осязаемей; я чувствую мятущие меня порывы, воображаю, будто душа опять обрела здоровье, стала моложе, дышит вольней; когда же хочу, пользуясь этим проясненьем, сосредоточиться и помолиться — тогда стоп: я бегу от себя, и дело не движется. Как это жалко и тошно!

Как аббат Жеврезен до сей поры руководил мной?

В основном он следовал выжидательной методе, не столько борясь с отдельными проблемами, сколько ограничиваясь общеукрепляющими средствами против моей слабости. Он прописывал мне марциальные медикаменты для души, а когда видел, что я ослабеваю, рекомендовал причащение. Теперь, если я правильно все понимаю, он передвигает боевые батареи. То ли он меняет тактику из-за ее неудачи, то ли, наоборот, совершенствует; курс его лечения, хоть я сам о том и не подозреваю, привел к желаемым для него результатам; в том и в другом случае он хочет послать меня в монастырь: либо ускорить процесс, либо закрепить.

Впрочем, эта система, кажется, входит в его терапию: так же он подходил ко мне, когда помогал моему обращению; он поспешил послать меня на бальнеологическую станцию для души, на целительные минеральные воды; теперь он уже не считает необходимым давать мне такое лечение и побуждает меня пожить в месте более отдохновительном, в более спокойной атмосфере. Точно ли так?

Вовсе нет, с его стороны не видно даже намерения застать меня врасплох и навязать решение. На сей раз он даже не взялся покончить с моей неуверенностью, официально известив об отъезде в Солем; но все одно! Ведь в этой истории не все ясно. Почему отец Плом пообещал бенедиктинцам привезти меня? Очевидно, он действовал по просьбе отца Жеврезена. Никакого другого мотива говорить с белоризцами у него не было. Правда, я говорил ему о своем недуге, о неясном желании уйти от мира, о пристрастии к монастырям, но никак не подталкивал забегать вперед, подгонять события!

Ох, опять я выдумываю за других хитрые планы, ищу черную кошку в темной комнате, воображаю хитрые замыслы там, где их, возможно, и не бывало. Ну а если есть? Разве друзья не моей же пользы ради сговариваются? А мне остается только слушать их и повиноваться… Все, оставим это, вернусь к своему бестиарию; время идет, а мне бы хорошо было закончить работу до отъезда.

Дюрталя опять потянуло к собору; он принялся изучать южный портал, где была собрана вся мистическая зоология и демонология.

Но желавшихся причудливых форм он там не увидел. В Шартре пороки и добродетели передавались не в виде химерических или хотя бы реальных животных, а в человеческом облике. Внимательно все осмотрев, он откопал на столбах среднего прохода изображения грехов в крохотных скульптурных группах: сладострастие обозначалось женщиной, целующей молодого человека, пьянство — оборванцем, замахнувшимся на епископа, гнев — мужем, ругающимся с женой; рядом с ними валяются сломанное веретено и пустая бутылка.

Из всех бесовских животных он лишь в правом проходе разглядел, чуть не вывернув себе шею, двух драконов: одного из них изгоняет какой-то монах, другого ведет на поводу некий святой.

Что же касается животных богоугодных, Дюрталь высмотрел в ряду добродетелей женские фигуры в обнимку с символами благих дел: Послушание сопровождает бык, Целомудрие — феникс, Любовь — барашек, Кротость — ягненок, Крепость — лев, Воздержание — верблюд. Почему здесь феникс изображает Целомудрие, ведь в средневековых волюкрариях ему такой роли не отводится?

Скудость фауны в Шартре несколько разочаровала Дюрталя, но он утешился, осмотрев южный портал, служивший парным дополнением к северному; он повторял сюжеты Царского портала, но с вариациями: также воспевал Христа во славе, но уже как Всевышнего Судию, а также в лицах святых.

Этот вход был начат во времена Филиппа Августа на средства графа Дрёсского и его супруги Алисы Бретонской, а закончен лишь при Филиппе Красивом; он, как и два других, делился на три части: в стрельчатом тимпане средней арки повествовалось о Страшном суде; арка левая посвящена мученикам, правая же — исповедникам.