— Вы кое-что не сказали, и для меня это важнее всего.

Нарази переминался с ноги на ногу.

— За мной должны прислать машину..

Достав мобильник, набрал номер, после короткого разговора удовлетворенно хмыкнул.

—Забыл, бездельник, — имелся в виду шофер. — Скоро подъедет.

Они молча стояли, курили и наслаждались зимним солнцем, готовым закатиться за горизонт. Сразу похолодает, станет зябко и противно.

Возникшая пауза не тяготила, обоюдное молчание подчеркивало взаимную симпатию, которую внезапно почувствовали друг к другу русский и афганец. Трудно было сомневаться в том, что им никогда не быть друзьями, даже приятелями. Тем более ценными воспринимались эти минуты. Оба глубоко втягивали дым, стараясь не думать о той реальности, которая разводила их по разные стороны баррикад. Первый вспомнил о ней Аламзеб.

— Насчет ракетных ударов — это серьезно?

Имелись в виду обещания помощника российского президента и министра обороны повторить американскую акцию 1998 года. Тогда Билл Клинтон приказал выпустить по территории Афганистана серию «томогавков» в надежде уничтожить убежище Усамы бен Ладена и его самого. «То- могавки» взорвались среди голых скал, не причинив «террористу номер один» никакого вреда.

Трудно сказать, почему Ксан не стал увиливать от ответа. Может, в силу мимолетного ощущения «родства душ», которое подарило им хорошее настроение в этот ноябрьский день.

— Нет.

Это прозвучало настолько определенно, что афганец вздрогнул. Он еще переваривал услышанное, когда во двор института вкатился «мерседес» талибского посольства. Из- за руля выполз шофер, страдальчески морщивший лоб. Наверное, ждал разноса. Однако Нарази было не до него. Наклонившись к Ксану, он шепнул:

— Жаль, что наши правительства.

— Не могут найти общий язык?

— Возможно, когда-нибудь.

Прошло около года, и в течение этого времени они виделись только мельком, на официальных мероприятиях. Завязавшееся знакомство не получило развития, и не мудрено — отношения между Россией и Исламским эмиратом продолжали ухудшаться. В мае 2001 года Ксану выпал шанс съездить в Афганистан с группой работников ооновских учреждений, однако талибы отказали в визе. Не формально, нет: просто медлили, всякий раз просили перезвонить, и так вплоть до того дня, когда ооновский «гольфстрим» поднялся в воздух без Ксана.

Американцы и европейцы гнули прежнюю линию на умиротворение талибов. От тех требовалась, казалось, мелочь: выдать Усаму и допустить в страну западный капитал. Однако мулла Омар, ссылаясь на законы гостеприимства, отказывался лишить убежища террориста и вообще испытывал терпение Запада. В борьбе за исламскую чистоту приказал уничтожить историко-культурные памятники, гигантские изваяния Будды в Бамиане. Десять дней подряд их расстреливали из пушек и пулеметов, рвали взрывчаткой. Пожалуй, именно тогда стало ясно, что «план Маршалла» и прочие химерические схемы обречены на провал. События 11 сентября и начавшаяся следом боевая операция в Афга­нистане окончательно расставили все на свои места.

Нарази позвонил Ксану в самом начале ноября. Оставалось две недели до взятия Кабула войсками северян, в судьбе Исламского эмирата никто уже не сомневался. Его отряды не сумели оказать сопротивления американцам, которые не жалели денег на подкуп полевых командиров. Посольство в Исламабаде пока что действовало, однако пакистанские чиновники советовали послу Заифу и его подчиненным: убирайтесь отсюда, неровен час, придется выдать вас на заклание.

Никто из талибов не последовал этому совету: наверное, в силу преданности своим принципам, а может, потому что деваться было некуда.

Нарази звонил на один из открытых номеров посольства России, который прослушивался местными спецслужбами.

Первый секретарь не видел смысла таиться от пакистанцев, наружка и так отслеживала каждый его шаг. Могло быть и другое объяснение: он действовал с санкции Исламабада, который в то время еще окончательно не «лег» под американцев и не сбрасывал со счетов талибов как политическую и военную силу.

Нарази превосходно владел собой, для начала непри­нужденно побеседовал о самочувствии, погоде и прочих пустяках: за последний год он поднабрался опыта. Затем попросил о встрече «по неотложному делу». Ксан не сразу дал ответ. Россия выступала союзником США по антитеррористической коалиции, сепаратные контакты с талибами можно было интерпретировать как двурушничество.

В посольстве мнения разделились. Хорунжий и советник-посланник Баширов высказались категорически против любого контакта с Нарази, в крайнем случае, предлагая запросить Москву (в надежде на то, что пока придет ответ, все как-нибудь «само собой» рассосется). Ксан спорил, заявляя, что нельзя пренебрегать ценным источником информации. С этих же позиций рассуждал Рашид Аслано- вич Галлиулин, его непосредственный начальник.

Окончательный вердикт полагалось вынести послу. Ни один из предложенных вариантов Харцева не устраивал. Подставляться перед американцами и Центром не хотелось, но кто знал, как все сложится. Вдруг его обвинят в политической близорукости, в отсутствии профессиональной смелости, готовности идти на риск? Вот почему, поразмыслив, он принял соломоново решение: на встречу идти (объяснив Москве, что оперативные обстоятельства заставляли действовать без промедления), а после не только «отписать» о ее результатах, но и поставить в известность американцев.

Через полчаса Ксан перезвонил Нарази. Местом встречи назначили небольшой и уютный китайский ресторанчик, где днем почти не бывало посетителей. Со стороны посольства приняли необходимые «страховочные» меры. За десять- пятнадцать минут до того, как стартовал Ксан, из центральных и «хозяйственных» ворот выехали двое сотрудников, обычно пользовавшихся повышенным вниманием наруж- ки. Расчет оправдался — они увели ее, и до самого ресторана Ксан ехал без сопровождения. Однако Нарази, как и предполагалось, притащил за собой хвост, топтуны отирались у ресторанного крыльца на протяжении всего разговора.