Прерванный на полуслове Шепетуха сделался белым как мел. Руки его задрожали, он отер выступившие на лбу крупные капли пота.

— Ну спасибо тебе, старичок, век не забуду! Если б не ты, болтаться мне в вечности цепочкой в женском туалете!..

— Это ты о чем? — удивился Серпухин.

— Да присказка такая у моей бабки была! — отмахнулся Шепетуха и резко посерьезнел. — О деле-то совсем и позабыл! Нам с тобой, Мокей, дано задание организовать широкое народное движение… Кем дано?.. Неважно, короче, свыше! Призвание у нас по жизни такое, неужели не ясно! Смотри, что происходит: все, кому не лень, лезут в сознание наших людей с сапогами, гадят там, извращают его по-всякому, а мы в стороне отсиживаемся. Проповедников иностранных развелось как собак нерезаных, да и наши доморощенные гуру и всякого замеса сектанты от них не отстают, пичкают россиян дурью, пользуются тем, что по природе своей они доверчивы, а многие к тому же и не испорчены интеллектом. Так вот, наша с тобой задача — поставить этой вакханалии предел! Так прямо и сказать этим ребятишкам: «Ферзец, братва, отвалите от раздачи! Сами будем заниматься этим делом. Хватит нам отдавать на откуп прохвостам внутренний мир русского человека!» — хрястнул Семен кулачишком по столу, да так, что на нем подпрыгнула посуда. — Пользуясь современными психотехниками и твоим харизматическим талантом, мы сами станем внедрять в умы людей, но уже не патентованную бредятину, а выверенные тысячелетиями человеческие ценности. Где мы их возьмем? Да конечно же в Библии! Переложим на музыку десяток-другой заповедей — я хотел сказать: придадим им товарный вид и легко запоминаемую форму — и готовенькими вложим в головы быдла, то есть наших любимых соотечественников. Разве это не благородное дело? Разве не стоит положить жизнь на то, чтобы поднять народ с колен?

Поскольку профессор буравил Серпухина глазами, тот с готовностью согласился:

— Благородное! И положим!

— Я так и знал, что ты меня не подведешь! — обрадовался Шепетуха и радость эту усугубил бокалом бургундского. — Поначалу мне казалась заманчивой еврейская модель оздоровления общества, — продолжал он, закуривая: — Разогнать, к чертовой матери, русских по всему миру, пусть набираются ума-разума, а потом собрать в единую нацию, только уж больно это хлопотно. Наш с тобой путь быстрее и проще, да и манипулирование общественным сознанием такая штука, что отдавать его на сторону себе дороже, потом беды не оберешься. Что ж до людей и денег, которые нас поддержат, то они в стране наверняка найдутся. Во главе же этого поистине всенародного движения за человеческие и национальные ценности я, Мокей, вижу тебя!

— Но, Семен!.. — попытался было вставить слово Серпухин, однако член международных обществ его тут же приструнил:

— Никаких «но»! Ты, Мокей, наша последняя и единственная надежда! — Поднявшись на ноги, Шепетуха взял со стола рюмку и по-гусарски согнул в локте руку. — За спасителя отечества Мокея Великого!

Выпил с маху, утер ладонью несуществующие усы. Не до конца веря в происходящее, Серпухин тоже встал из-за стола и опрокинул свою рюмку. Качнулся, правда, но равновесие удержал. С чувством пожал протянутую ему через стол руку. А почему бы нет, не боги же горшки обжигают!

После чего оба с деловым, сосредоточенным видом принялись за шашлычок. Нежный, с приправами, он был на редкость хорош. Разговор их сам собой принял прагматический характер.

— В предчувствии нашей встречи я кое с кем проконсультировался, — говорил Шепетуха, поливая баранинку соусом, — мнения совпадают: дело верное! Наймем группу специалистов, они нарисуют нам идеологию, и вперед! — Заметив, что Серпухин хочет что-то сказать, слова ему вымолвить не дал. — Ты прав, от иностранного опыта отказываться не следует. Все эти проповедники, рассуждающие о подсознании и взаимодействии со Вселенной, — ребята ушлые, дело свое знают туго. Эксплуатируя суеверие и страх людей перед неизвестным, они не брезгуют приврать о последних достижениях науки, а в результате ваяют суррогат веры…

Шепетуха потянулся за горчичкой. Воспользовавшись естественной паузой, Серпухин перестал жевать:

— А мы что?

— Мы? Мы тоже будем ваять! — ухмыльнулся профессор и тут же пояснил: — Только цель у нас иная: сеять светлое, доброе, вечное! Для такого благородного дела все методы хороши. Нам с тобой предстоит остановить деградацию нации, и мы ее остановим!

— Легко! — согласился Мокей. — Кстати о национальных ценностях, почему мы пьем французский коньяк, а не водку? — повысил он голос. — Я традиции нарушать не позволю!

Мелькнувший во взгляде Шепетухи испуг сменился уважением:

— Сейчас исправим! Официант!

Серпухин болезненно поморщился. Картинка мира перед глазами дрогнула, Мокею вдруг показалось, что поросшие серым волосом уши Шепетухи увеличились в размере, а сам член Королевского медицинского общества состроил ему черт знает какую рожу. Смежив с усилием веки, Серпухин потряс головой, когда же вновь открыл глаза, профессор с умным видом изучал какую-то бумагу.

— Я тут кое-что набросал, — посмотрел он поверх блестких очков на Мокея. — Потенциальные спонсоры настаивают, чтобы наше учение было не только патриотичным, но и привлекательным, для чего в него следует подмешать немного секса и мистики, а базовые формулировки упростить до уровня понимания идиота. Неплохо было бы позаимствовать кое-что у Бердяева и космистов, это привлечет в наши ряды тех, кто все еще по недоразумению считает себя интеллигенцией. С церковью в полемику вступать не станем, а как бы пройдем стороной, ограничимся прикладной задачей сделать человека здоровым, богатым и счастливым. Больным будем обещать здоровье, бедным — деньги, одиноким и забытым — любовь. Как думаешь, мертвых надо воскрешать?..

Серпухин не ответил. «С чего бы это я так надрался? — удивлялся он самому себе, наблюдая, как с запотевшим графином водки к их столику приближается официант. — На душе как-то муторно и тревожно…»

— Вижу, что не хочешь, — покачал головой Шепетуха, — а надо! Конкуренты давно этим занимаются… Да не переживай ты так, представь лучше, с какой благодарностью встретят новое учение сотни тысяч экзальтированных, сексуально заброшенных теток старшего бальзаковского возраста! Мы дадим им смысл жизни, а что может быть лучше этого? Скажу тебе как практикующий психоаналитик, именно эти несчастные женщины определяют жизнеспособность и дух нации. Не имеющие чем себя занять, они готовы, как сказал поэт, коня на скаку и в горящую избу без противогаза, только в том-то и беда, что коневодство в стране в загоне, а собственность граждан тушат профессиональные пожарные. Нечем им себя занять, совсем нечем, а тут — радость-то какая! Мы со своими прибамбасами, дарящими дамочкам венок… нет, лучше сказать — букет надежд. Мы, мужики, перед этими беззащитными созданиями в неоплатном долгу!

Серпухин икнул:

— И… и к-как же мы все это назовем?

Ответ у Шепетухи был готов заранее:

— Движением радужного счастья Мокея Серпухина! Ты станешь его рупором, знаменем и символом…

Однако рупор, знамя и символ отреагировал на такое заявление неоднозначно. Словами его сомнения было не выразить — с ними, русскими словами, к этому времени возникли трудности, а жесты подходили для этой цели слабо. Мокей даже удивился, как это ими пользуются мимы, уже не говоря об артистах балета.