Тарас призадумался.

Ведь Куница в основном рассчитывал на то, что понять, кто обагрил руки в крови, ему поможет колдовское зрение, но просчитался. У каждого сидевшего в шинке запорожца за плечами было не одно сражение, и, соответственно — не один десяток вражеских трупов на счету. И определить, кто из них совершил злодеяние, волшебство было бессильно. Убийцу следовало искать как-то иначе.

Итак, Остап вошел в корчму, издал возглас, а после этого его отвлек Непийвода. Непийвода, который не сидел за столом, а стоял у стойки. Стоял, и отбрасывал тень, загораживая собой одно из окошек…

— Батька атаман, — попросил Тарас громко куренного уманцев, занимавшего одно из мест за правым столом. — Не могли бы вы встать туда, где вчера стоял Иван. Что-то больно много света внутри…

И в тот же миг прогремел пистолетный выстрел. Трудно сказать, в кого целился Ефим Галушка, в Куницу или в Кошевого, но пуля ушла в тростниковую крышу, лишь слегка запорошив глаза тем, кто поднял глаза вверх. Сидевший рядом с Ефимом казак ловко подбил Галушку под локоть, а мгновением позже пудовый кулак Кремня расквасил убийце нос и лишил воли к сопротивлению. Ефим лишь спрятал лицо в ладони и забубнил, как заведенный:

— Бес попутал… Простите, братчики… Бес попутал… Простите, братчики… Бес попутал…

Посылание на нечистого вряд ли облегчило бы участь убивца, если б опять не Тарас. Сегодня Куница пользовался заслуженной славой, и даже Кошевой был готов исполнить почти любое его желание. Поэтому, когда ведун шагнул к Галушке и вполне серьезно спросил: 'Где ж ты беса в Сечи повстречать умудрился?', никто не стал ему препятствовать в расспросе.

— Не в Сечи, нет… — быстро затараторил тот, радуясь каждой отсрочке неизбежного конца, отчаянно цепляясь даже за самую призрачную надежду.

— А где? На берегу Речища?

— Д-да… — кивнул тот, слегка заикаясь.

— Место показать сможешь?

— Смогу…

— Эй, Куница! — окликнул парня Кошевой. — Ты, случаем, не Сатану на живца ловить собрался?

— Я бы попытался, да не по чину простому сироме с тенью самого Господа тягаться. Это дело гетманское… А вот одного из его слуг пугнуть бы не мешало. Чтоб козни не строил и казакам жить не мешал. Вообще-то я место, где он затаился и сам заприметил, но вернее будет если еще и убивец то же самое укажет.

— Добро, ведун. Тащи его куда хочешь. Потом решу, что с ним делать. Обычай обычаем, но класть такого говнюка в одну могилу с настоящим казаком, вроде как оскорбление памяти Остапа Несмачного получится. А еще велю отцу Никифору тебя сопровождать. Если и в самом деле бесы завелись, так ему и кадило в руки…

— Пустите, меня, братцы!.. — влился в общий гомон голос Ивана Непийводы. — Дайте спасителя обнять!

— Обнять и сапоги забрать… Пришли, отвязали… А мне кто скажет: стеречь его дальше, или пусть себе катится на все четыре стороны? — проворчал негромко идущий следом за ним сердюк. Но в общей тишине, воцарившейся в шинке в тот момент, когда седоусый казак крепко обнял молодого ведуна, слова Комара прозвучали достаточно отчетливо. И уже через минуту еще довольно крепкие стены питейного заведения тряслись от громогласного хохота, как старая лачуга на свирепом ветру.

Уверенность Куницы в том, что Галушка ведет его именно к уже примеченному ведуном еще с противоположного берега месту, крепчала с каждым шагом. И когда убивец остановился напротив поднимающегося с глубины реки, зловещего свечения, Тарас только перекрестился. А потом, как бы невзначай, шагнул ближе к отцу Никифору.

— Простите, братчики… Бес попутал… — вновь затянул свою заунывную песню убивец, не теряя безумной надежды, что все еще обойдется.

— Как же он тебя попутал, гнида ты последняя?.. — презрительно процедил, не отступающий ни на шаг от Куницы, Иван Непийвода. Спасенный буквально за минуту до позорной казни, запорожец никак не мог сообразить, чем бы таким особенным отблагодарить своего избавителя. Вот и топтался рядом, словно молочный телок возле мамкиного вымени.

— Я рыбу ловил… — с превеликим усердием стал объяснять Галушка, стараясь своей услужливостью задобрить казаков. — Сперва совсем не клевало, а потом — только забросил удочку, оно как дернет! Я подсек и потащил… Гляжу: на крючке перстень золотой покачивается. Забросил второй раз — сережки клюнули. Третий — монисто дорогое. Одни талеры да дукаты… Вот я и подумал, что это течение какой-то старинный клад вымыло. Сунулся лицом в воду — а оттуда, из глубины, на меня глаза смотрят. Да что там смотрят… — он непроизвольно зажмурился, но перекреститься не посмел, опасливо косясь на реку. — Прямо в душу впились! Я дернулся назад, а тело, словно и не мое стало. Совсем не слушается… А страшные глаза все ближе и ближе. Я чуть не уср…ся с перепугу-то.

'Любишь золото?' — спрашивает тот, который из-под воды глядит.

'Кто ж его не любит?' — отвечаю как-то, сам не понимая даже как. Голова-то моя с макушкой в речке.

'А хочешь много-много золота?'.

'Хочу…'.

'Тогда, сделай так, чтоб молодой Куница не смог с Иваном Непийводой встретиться и приходи на это же самое место. Не пожалеешь…'.

'Убить что ли?' — спрашиваю.

'А это, уж как сам хочешь…', - засмеялся искуситель и вытолкнул меня на берег.

— И тогда ты, паскуда, решил сделать так, чтоб меня казнили? — сверкнул глазами седоусый запорожец. — Для этого и в шинок позвал? Мол, разговор важный имеется.