Я попробовалъ возразить еще.

— Неужели вы думаете, что генералъ Кондратенко способенъ противостать Смирнову въ дл упорной защиты крпости?

— Я этого не говорю. Я говорю, что стоитъ только генералу Кондратенко притти къ заключенію, что дальнйшая оборона безцльна, и онъ убдитъ Стесселя капитулировать. Не забудьте, что Разнатовскій, Фокъ, Савицкій и много другихъ противъ упорной защиты. Вс они прекрасно понимаютъ, что дло проиграно. Кто себ врагъ?!

Намъ нужно отбить штурмъ, одинъ только штурмъ, и потомъ съ честью капитулировать. Поймите вы, что Артуръ вовсе не крпость, а укрпленный лагерь.

Уже наши войска доказали свою доблесть…

— Ужъ не на Киньчжоу ли?

— Да, если хотите, то и на Киньчжоу. Фокъ берегъ людей. Онъ прекрасно зналъ, что рано или поздно Киньчжоу падетъ.

А Зеленыя горы? Помилуйте, два мсяца держались.

Теперь на прибавку еще одинъ отбитый штурмъ — и роль Артура сыграна.

Погибнуть можно, но съ умомъ, съ пользою для дла.

Почему не умереть, если это спасетъ кампанію? А кампанія, ясно теперь уже, проиграна.

За что я цню, а Россія еще оцнитъ генераловъ Стесселя, Фока и Рейса? За то, что они берегутъ ввренныхъ имъ людей.

Они отобьютъ одинъ штурмъ, а потомъ сумютъ съ честью выйти изъ положенія осажденнаго.

А Смирновъ? Смирновъ-это фанатикъ! Что для него люди? — пшки! Онъ, видите ли, комендантъ и поэтому никогда не сдастъ крпости. Мы для него пушечное мясо.

Счастье наше, что въ Петербург спохватились и во-время его ограничили… –

Что мн оставалось длать? Съ покорностью выслушать всю эту белиберду, придя домой, занести въ свой дневникъ, а на слдующій день отправиться къ полковнику М. А. Тыртову и отвести у него душу. Такъ я и сдлалъ.

Прихожу 21-го іюля къ Михаилу Алексевичу и разсказываю о разглагольствованіяхъ X.

Полковникъ Тыртовъ внимательно меня выслушалъ и говоритъ:

— Тому, что въ крпости вообще говорятъ подобныя вещи, я не удивляюсь: у страха глаза велики, а разсудокъ малъ. Но я удивляюсь, какъ можетъ говорить подобныя рчи такое, по всей видимости, почтенное лицо, какъ X. Ему это положителыю непростительно. Онъ не долженъ забывать, что онъ офицеръ. И притомъ офицеръ съ виднымъ положеніемъ въ крпости. То, что онъ говоритъ, можетъ быть принято на вру младшими чинами и крайне губительно отозваться на настроеніи войсковыхъ массъ.

Его настолько разстраиваетъ всякая неожиданность, что онъ положительно теряетъ способность логическаго мышленія и подчасъ способенъ говорить абсурды.

Онъ вообще не уметъ себя вести въ окружающей его обстановк.

Простившись съ полковникомъ Тыртовымъ, я зашелъ въ магазинъ экономическаго общества.

Въ магазин толпа.

Солдаты-продавцы едва успваютъ отпускать товаръ.

Спрашиваю у завдующаго магазиномъ — что случилось? Почему такой наплывъ покупателей?

— Во-первыхъ, завтра праздникъ, а во-вторыхъ, вс длаютъ себ запасы. Какъ только наши оставили Волчьи горы и противникъ продвинулся къ крпости, вс ршили, что пора запастись всмъ необходимымъ. Теперь уже не врятъ въ скорую помощь съ свера.

Въ толп замтилъ знакомаго офицера. Поздоровались.

— А, господинъ корреспондентъ! Ну, какъ дла? Что подлываете? Слышали, чмъ кончился сочиненный романъ про m-me Тауцъ?

— Какъ же, слышалъ. Дло было такъ.

На одной изъ шаландъ, отправившихся въ Чифу, была супруга полицмейстера г-жа Тауцъ.

По городу посл возвращенія части шаландъ распространился слухъ, что шаланда, на которой ухала жена полицмейстера, очень еще молоденькая дамочка, попала въ руки японцевъ. Не возвращена же шаланда въ Артуръ по той простой причин. что m-me Тауцъ очень понравилась японцамъ.

Толкамъ и пересудамъ, конечно, не было границъ. Дамскій элементъ Артура, какъ боле чуткій ко всему, что носило романическіи характеръ, далъ своей фантазіи волю, и исчезновеніе m-me Тауцъ облеклось въ романъ изъ японо-артурской войны.

До начала войны въ m-me Тауцъ (тогда еще двушку) былъ влюбленъ японскій офицеръ, проживавшій въ Артур въ качеств парикмахера. Парикмахеръ этотъ впослдствіи ежедневно брилъ ея супруга и поклялся, что рано или поздно m-me Тауцъ будетъ принадлежать ему, мнимому парикмахеру.

Шаланда была настигнута у береговъ Квантуна, вс русскіе были умерщвлены, а m-me Тауцъ была спасена своимъ поклонникомъ и теперь въ его власти.

Быть можетъ, авторши и восхищались постоянствомъ японца, съ каждымъ днемъ прибавляя новую главу въ сочиненномъ ими роман, но несчастному законному супругу, самому полицмейстеру, было не до восхищенія.

Бдный Тауцъ метался со своими конными полицейскими по ближайшимъ бухтамъ, разыскивая слды своей молодой супруги, оставляя на произволъ судьбы ввренную ему позицію.