Пока Стирпайк говорил, Прунскваллер сидел на месте, держа у самых губ пузатую рюмку с коньяком. Как только юноша замолчал, эскулап поставил рюмку на стол, так и не пригубив напитка.

– Так, так-так, так, – заговорил доктор, задумчиво барабаня костяшками пальцев по столешнице, – так-так. Что сказать, интригующее. И в то же время основной смысл я ухватил. Многовато нахальства, присутствует поверхность суждения. Самонадеянность никого еще не доводила до добра. Ах вы, мой самоуверенный повар. – Лекарь дробно захихикал, но с каждой секундой смех его все возрастал, пока не перешел в хохот. Все трое гостей удивленно смотрели на заходящегося от хохота хозяина – наверное, их удивляло, как много воздуха вмещают человеческие легкие, когда дают возможность не только дышать, но и без перерыва смеяться. А доктор продолжал предаваться безудержному веселью – то хватаясь руками за живот, то вытирая выступавшие на глазах слезы. Наконец, отсмеявшись, медик вытер кружевным платочком глаза и уставился на Стирпайка: – Ох, уморил! Благодаря тебе я хорошенько продул свои легкие. Спасибо за помощь!

– Вот видите, я уже оказал вам ценную услугу, – натянуто улыбнулся юноша. Пока доктор сотрясался в пароксизмах смеха, поваренок не терял даром времени – он налил и осушил второй стакан бренди. Одновременно он окинул оценивающим взглядом комнату. Все здесь дышало достатком и уютом – роскошные ковры, зеркала в золоченых рамах, книги в инкрустированных перламутром переплетах. Стирпайк также успел подлить портвейна госпоже Слэгг и подмигнуть сидевшей с несколько отрешенным видом Фуксии.

Обычно обделенные жизнью люди замечают мельчайшие детали достатка тех, кому повезло больше. Так и сейчас Стирпайк, глядя на стол, заметил не только резные завитушки по краям столешницы, но и то, что сделан был стол из дорогой древесины грецкого ореха, привозимой из жарких стран, как рассказывал в кухне Свелтер. На указательном пальце правой руки доктора покоился крупный золотой перстень, искусно выполненный в виде змеи, зажавшей в пасти изумруд. Поначалу колкие слова и пренебрежительный смех доктора подействовали на юношу угнетающе, он решил, что слишком сильно напирал на эскулапа, и теперь тот просто выгонит его взашей. Но потом в мозгу затрепетала спасительная мысль – не все так уж и плохо. Ведь Прунскваллер вообще любит посмеяться, и невозможно предсказать, как станут развиваться события дальше.

Между тем врач, пришедши в себя, отхлебнул коньяка и посмотрел на гостя:

– В самом деле, должен признаться сударь… – э-э-э… Стирпайк – вы заинтересовали меня. Да, заинтересовали, ха-ха-ха! Но вот то обстоятельство – хочу ли я, чтобы ты постоянно шатался в моем доме и вокруг него – это уже обстоятельство несколько иного порядка, если хочешь знать.

– Я вовсе не шатаюсь и не хочу шататься тут! Я никогда не шатаюсь праздно.

Но тут в разговор бесцеремонно вмешалась Фуксия:

– Еще как шатается! Забрался в мою комнату… Доктор, вы знаете, он влез туда… Нет, он определенно неглуп. Вообще-то я сильно устала… Но, доктор, он забрался в мою комнату, а прежде там еще никто не бывал!

Доктор ничего не ответил – наступила тягостная пауза.

– Вы представляете, он влез туда! – упорствовала Фуксия.

– Но мне все равно куда-то нужно было идти, – пожал плечами Стирпайк, – и потом, откуда мне было знать, что это твоя комната? Конечно, мне неловко, но я не знал, что там кто-то живет.

Но на сей раз девчонка смолчала.

Прунскваллер задумчиво переводил взгляд с Фуксии на юношу и обратно.

– Так, так, – наконец нарушил эскулап неловкую тишину, – я прошу вас, Фуксия, примите щепоть этого порошка. Откройте коробку и возьмите щепоть порошка. Не бойтесь – он совершенно безвкусный. Госпожа Слэгг, а вы возьмете коробочку с собой и станете подсыпать порошок девочке в питье четыре раза в день – независимо от рода напитка. Еще раз повторяю, что порошок не имеет вкуса, абсолютно безвреден и принесет немало пользы. Только умоляю – не забудьте, хорошо, няня? Это сейчас то самое, что нужно нашей красавице! – врач с нежностью посмотрел на Фуксию.

Нянька осторожно взяла в руки белую коробочку, на которой аккуратным каллиграфическим почерком значилось: «Для Фуксии. Принимать по одной чайной ложке четыре раза в день».

– Теперь с вами, господин Стирпайк, – заговорил доктор, поворачиваясь к юноше. В его голосе звучал едва уловимый юмор, – теперь с вами… Вот вы мне скажите – почему вы так страстно желали видеть меня? И хотели, чтобы я выслушал вашу трогательную речь непременно у себя дома? Ради чего вы так усиленно старались растопить мое сердце?

– Случилось так, – заговорил поваренок, – что госпожа Фуксия позволила мне сопровождать ее сюда. Я просто сказал ей: «Только позвольте мне взглянуть на доктора одним глазком, я изложу ему свое дело и, уверен, он поймет меня». Вот и все…

В воздухе повисло неловкое молчание, и Стирпайк тут же добавил вполголоса:

– Вообще-то в менее решительные минуты жизни я старался выглядеть любителем приключений, а теперь… Даже не знаю! Ошибиться нельзя – я должен быть аккуратен, как аптекарь.

– Ага! – воскликнул доктор. – Ты знаком с какими-либо химическими веществами, коли заговорил об аптекарском ремесле?

– Под вашим мудрым и всеобъемлющим руководством я смогу пополнить и расширить свои знания до желаемого вами предела! – тут же с горячностью заверил его поваренок.

– Да ты и в самом деле умен, маленькое чудовище, да-да… – задумчиво протянул Прунскваллер, постукивая ногтем по краешку стакана.

– Именно это я и хотел вам доказать, – обрадовался паренек, – но только сами подумайте: разве не похож любой мало-мальски амбициозный человек на чудовище? Вот и вы, уважаемый доктор, не сочтите за оскорбление, но и вы тоже несколько напоминаете чудовище.