– Однако, мой милый юнец. – Медик заходил по комнате. – Я лично что-то не нахожу ни мельчайшей частицы чудовищности в своей натуре. Не знаю, как только вы сумели увидеть ее со стороны, ха-ха!

– Но тем не менее, господин мой, – упорствовал беглец, – подобное чувство присуще всем в большей или меньшей степени.

– С чего это?

– Если позволите, я покажу это на вашем примере. Вот ваша комната – ковры, картины, прекрасная мебель… книги, вижу, переплетены в самый тонкий и дорогой пергамент. Словом, просто роскошное убранство. Скрипка и вот эта вся посуда тоже немалых денег стоят. Если бы вы не были столь амбициозны, вряд ли бы вы стали продумывать интерьер комнаты до последних мелочей и наполнять дом красивыми, со вкусом сделанными вещами.

– Увы, мой маленький умница, – насмешливо ответил лекарь, – на сей раз вы промахнулись! Мой случай все-таки не укладывается в вашу схему, которая как будто претендует на универсальность. Когда я обустраивался тут, во мне говорило не тщеславие, а хороший вкус и возможность распоряжаться определенной денежной суммой, которая, кстати, досталась мне по наследству.

– Но разве хороший вкус не есть роскошь? – упорствовал Стирпайк.

– В какой-то степени да, – признался эскулап, – кто-то имеет хороший вкус, а кто-то не может похвастаться таким качеством. Конечно, хороший вкус часто – приобретенное качество. Приобретенное, так сказать, методом проб и ошибок.

– Вот-вот, – обрадовано подхватил юноша, – но ведь для этого необходима решимость и старательность!

– Что ж, с этим можно согласиться, – ответил доктор, причем голос его звучал нарочито ровно – видимо, хорошее воспитание не позволяло врачу лишний раз изумиться изворотливости собеседника.

– Таким образом мы достигли следующего этапа логического рассуждения, – продолжал поваренок, понимая, что железо нужно ковать, пока оно горячо, – то, что старательность и прилежание – тоже в какой-то степени роскошь. Поскольку они подразумевают амбициозность в характере. Теперь, доктор, я думаю, что вы поняли мою мысль. Я не имею в виду амбициозность характера, которая требует от человека любой ценой достичь успеха, потому что речь тут вовсе не об успехах. Кстати, успех часто способен испортить человека.

– Ты заинтересовал меня, – наконец заговорил Прунскваллер, – и потому я хотел бы поговорить с госпожой Фуксией наедине. Тем более что мы сегодня за умными беседами словно забыли о ее существовании. Оставили на произвол судьбы, так сказать.

Фуксия полулежала в кресле, откинув голову и закрыв глаза. По-видимому, философские рассуждения интересовали ее не слишком сильно.

– Пока я стану разговаривать с ее сиятельством, – доктор выразительно посмотрел на паренька, – будь так любезен – выйди из комнаты! Иди вон в ту дверь, там по коридору. В конце его стоит стул. Вот так, – ты и в самом деле смышленый парень!

Стирпайк не заставил себя уговаривать – плеснув себе в стакан еще бредни, он скрылся в указанном направлении.

Прунскваллер посмотрел на госпожу Слэгг и ее воспитанницу. Выходя, Стирпайк хлопнул дверью, и обе тотчас открыли глаза.

Лекарь хитро подмигнул Фуксии и поманил ее к себе. Девочка немедленно соскочила с кресла и подбежала к нему:

– Доктор, мне пришлось так долго ждать!

– Все, все, все, – дробно затараторил эскулап, – считай, что твоим мучениям пришел конец! Конечно, истинная природа этого камня так и останется для тебя загадкой, но ты станешь беречь его как зеницу ока. Фуксия, я видел, как сильно ты была расстроена – ты слишком быстро убежала от своего отца и от меня. Как только я понял твое расстройство, мне страстно захотелось сделать тебе что-нибудь приятное. Ты ведь любишь подарки?

Фуксия энергично закивала, и лекарь вынул из кармана небольшой сафьяновый мешочек, горловина которого была перевязана сыромятным ремешком.

– Вот, прошу, – кротко сказал Прунскваллер, – тут и цепочка. Осталось только надеть камешек на твою грациозную шейку!

Девочка нетерпеливо развязала ремешок и вытряхнула его содержимое на ладонь левой руки, подставленную к подсвечнику. Из мешочка выкатился крупный рубин; приняв гранеными боками отблеск свечей, камень вспыхнул на ладони юной герцогини крохотным костром.

Фуксия совершенно растерялась. Ей хотелось что-то сказать – нужно было хотя бы поблагодарить доктора, но язык отказывался повиноваться. Впрочем, лекарь понимал чувства девочки – он тактично отвернулся. Наконец Фуксия пришла в себя – подскочив к задремавшей няньке, она яростно затрясла старуху за плечи. Нянька сдавлено охнула – видимо, она не просто дремала, а спала. Схватив ничего не понимающую няньку за руку, воспитанница потащила ее к двери. Врач услужливо распахнул дверь, но тут Фуксия обернулась и посмотрела ему в глаза. Прунскваллер растерялся – на лице девочки он ни разу еще не видел столько благодарности и доброжелательности сразу. Однажды доктор признался себе, что тянулся инстинктивно к дочери герцога – было в ней что-то такое неуловимое, чего не замечал никто другой. И немудрено – Прунскваллер и сам затруднялся определить, что это было за качество. И, глядя на Фуксию, лекарь вдруг подумал – вот она и выросла…

Проходя по коридору, женщины увидели Стирпайка – тот сидел прямо на полу, привалившись спиной к огромным часам. Все молчали, только нянька, прощаясь с доктором, слабым голосом поблагодарила его «за все». Прунскваллер посмотрел на Фуксию, зажавшую его подарок в кулаке, и сказал на прощание: «Ну все, спокойной ночи! Желаю приятных сновидений!» Потом дверь гостеприимного дома захлопнулась.

Проводив гостий, доктор вернулся в комнату. Он был так поражен только-только подмеченной в Фуксии переменой, что напрочь забыл о существовании Стирпайка. Потому-то, услышав шаги за спиной, лекарь удивился – что такое? Впрочем, через несколько секунд пришла очередь удивляться и самому Стирпайку – кто-то спускался по лестнице, рядом с которой он все это время сидел.