— Не удивительно. Историю извратили или замалчивают, но для ликбеза нет времени ныне. Выяснил ли ты, какое число сегодня? Про год не спрашиваю. Агафья Петровна, моя училка в школе, весьма живо и в деталях рассказывала нам о Вильгельме Завоевателе.

— Никак нет, товарищ капитан, не успел спросить.

— Иди и выясни.

На выяснение потребовалось время. Шевалье Иван и Геруа отправились к некоему кастеляну. Точная дата была установлена после побудки кастеляна, то бишь, управляющего, который спросонья пробормотал, что точно не помнит, но, вроде бы, девятый день октября.

Рядовой Геруа и шевалье Уефф нашли-таки общий предмет для мужских бесед и битый час обсуждали избитую донельзя тему: о бабах. Со вздохом и печалью пришли к банальному заключению: «La vie est dure et les femmes sont chХres». Гийом повторил эту фразу для капитана по-французски прежде, чем выдать свой перевод: «Все беды из-за баб!» Белов, услышав перевод, усмехнулся.

— Да и нас сюда забросила ведьма в чёрном! — подытожил капитан, когда Илья поведал о злоключениях шевалье из-за интриг женской половины киевского терема Изяслава. Благородный рыцарь был убеждён в том, что в каждом гареме и каждом тереме правит сатана, несмотря на разные имена или обличье, и сатана в чёрном спровадила его из Киева к норманнам.

Изумлённый капитан спросил:

— Он что, и в гаремах отметился?

— С сарацинами сражался и пташек из гарема на свободу выпустил!

Часом позже, в парилке капитан размышлял на разные темы, связанные с извечным русским вопросом: что делать? Поспели они к большой разборке меж Гарольдом и Вильгельмом. Впрочем, разборки здесь некое перманентное состояние. Перебрав мысленно несколько вариантов, пришёл к выводу о том, что утро вечера мудренее. Лишь одно ему стало ясно: шевалье Ивану при любой власти не поздоровится; припомнят ему хождение под стягами Харальда Сурового, а потому, как говорил школьный дружок Вилков, «наилепший» вариант для шевалье — вновь покинуть Англию на некоторое время.

Капитан мылся и хлестал себя веничком последним: в парилке, предназначенной исключительно для шевалье и его сына, можно было париться только двоим.

К тому времени, когда капитан вышел в предбанник, его разведчиков и след простыл: ушли почивать. Из одежды у капитана была пара чистого белья и плащ. Всё обмундирование, по обещанию сержанта, местные бабы должны были постирать да повесить сушиться. Капитан посидел минуту-другую, приходя в себя после парилки, да достал из потайного кармана плаща тот «пистоль», что поднял с пола корабля-модуля. Тяжёлый пистоль! ТТ против него по весу как пёрышко. При свете лучины осмотрел, изучил и вроде бы понял, что и как должно срабатывать. Напялив кальсоны и сапоги, вышел на двор. Прохладная темень ушла, уступив место зябкому раннему утру. Начинало светать. Нашёл цель: верхушку дерева в полусотне метров. Большим пальцем утопил кнопку предохранителя. Похвалив себя за догадливость, прицельно, держа «пистоль» двумя руками, нажал на планку, что удобно легла под указательный палец, — и рука ощутила небольшую отдачу, но не увидел капитан ожидаемого им луча (а ожидаемого потому, что читал когда-то фантастику об инженере Гарине), не услышал капитан и звука выстрела. Мгновение спустя на землю стали падать срезанные ветви дерева. На шкале индикатора «пистоля» появилась красная полоска. Через две-три секунды индикатор вновь засветился только зелёным по всей длине шкалы.

— Вот оно как! — воскликнул капитан, повторяя любимое присловье своего сержанта.

Нырнув в предбанник, забрал свои вещи, затушил лучину, и пошёл к избе, осторожно посматривая под ноги, чтобы не наступить на пахучие «мины».

Вовсе не колкое сено беспокоило Ивана, а тревожные видения, и, проснувшись — увы! — не в поздний, а в ранний утренний час, он вспомнил сон: его отец спешил к грузовичку, на котором Ивана увозили вместе с братьями Вилковыми и прочими парнями. Отец бежал по тропинке, протоптанной в траве от родного дома до колодца-журавля и до дороги, ведущей на железнодорожную станцию, но он уже не успевал, а потому помахал рукой и крикнул: «Береги себя, Ванюша!» В кузове грузовичка рядом с Вилковыми непонятно каким образом оказалась женщина в чёрном платье. «Мы тебя подвезём, — сказала она Ивану, — но ты должен помочь шевалье Хуеву. Берегись людей в сером». Она внушительно добавила, что помощь должна быть оказана для спасения шевалье, и, возможно, выдала бы иные ценные указания, но что-то взорвалось поодаль, женщина исчезла, а Иван проснулся. Грохнуло ещё раз где-то в непосредственной близи. От взрывов заложило уши, и Иван поковырял в правом ухе. «Ведь мылся! Ан нет, сера в ушах! И какой-то прыщик» — так показалось капитану, и он то ли раздавил тот прыщик, то ли, скорее всего, какое-то насекомое забралось в ухо, и он движением мизинца освободил ухо от инородной дряни. На мизинце, вроде бы, кровь.

— Едрить, клеща сковырнул! — в сердцах ругнулся Белов.

А чему удивляться? В избе даже при скудном свете была видна паутина и грязь. Заворочались бойцы, но, не услышав ожидаемой и самой неприятной команды, снова уснули.

Пробуждение было сродни нисхождению в ад, но не в дантов ад, о кругах которого как-то — не на уроке, а дома за чашкой чая — рассказывала ему его тётка, когда сравнивала судьбу любимого ею попа с судьбами мучеников, о коих поведал первый поэт Италии, а в ад душевных мук. Сердце сжалось от отчаяния. Ему стало тошно при мысли о том, что не увидит родителей и о том, что он, единственный у них сын, оставшийся в живых, их радость и надежда, уже никогда не сможет проявить сыновью заботу. Горестные мысли цеплялись, дробились и, будто камни из дробилки, падали и больно ударяли по голове, а он порывался утешить себя и успокоить тревожную сердечную боль: «Ситуация явно за рамками здравого смысла. А ведь это только начало или первый круг ада. В отличие от Данте рановато оказался в 'сумрачном лесу'. Ничего, выживем и здесь. Тот турист, что ходил по кругам с Вергилием, о фашистах представления не имел. А ведь его итальянская земля первой породила это зверьё… Значит, серые. Как и фашисты. Но немцев-то серыми не называли. Никто тебе, капитан, задачи ставить не будет. Раз проявил беспечность и оказался в заднице, думай сам. У тебя бойцы, и о них тоже должен думать, причём в первую очередь. Да нет, не в заднице ты, славянин, а у самых корней. Где-то уже думают о натиске на восток, где-то уже сжигают людей на кострах, где-то уже существует Священная Римская империя. Вот они — корни зла и европейского варварства. Вот тебе и вектор приложения силы. Сила-то скромная, но шорох наведём как диверсанты или партизаны. Хули-хулиганов будем бить! Ведьма выбросила нас в Англии. Так понял, шевалье Уефф знаком ей, или же она что-то знает о нём? Во сне ведь приснилось! Сон… а что сон? В вещие сны не верю. Не суеверен! Что до любителя амурных хождений, так он у себя дома. Посоветовать — посоветую. В любой, даже нелепой ситуации будем полагаться на здравый смысл. Итак, в наличии бойцы, — командир обвёл глазами горницу с бойцами, спящими на тюфяках, набитых сеном, — Сергея нет. Стало быть, ушедши до ветра. Оружие. Сержант приволок четыре 'мушкета'. Нет одного!..»

Отворилась дверь в горницу, и вошёл Сергей. Скудный свет от окошек, закрытых тонкими плёнками бычьих пузырей, всё же давал возможность различения предметов и убогой обстановки, а она мало чем отличалась от беспорядка в русской избе после пьяной посиделки мужиков: стол со следами неубранного пиршества, портянки, повешенные для просушки на лесенке, ведущей на чердак, навалом брошенные вещи… В мрачном сумраке избы единственным светлым пятном была фигура Сергея. В кальсонах и нательной рубахе навыпуск, вооружённый «мушкетом», он вызвал невольную улыбку командира, смерившего рядового с головы до ног. Улыбка Ивана была не обидной, но насмешливой.

— Разрешите доложить, таащ капитан.

— Докладывай.

— Всё обмундирование постирано. Шевалье просьбу сержанта уважил, а местные бабы с утречка постарались. Постирали и развесили за банькой и рядом с нашим гостевым домом. К вечеру высохнет. На дворе пасмурно и сыро.

— Ясно. Мог бы плащ накинуть. Чай, не в тайге. С сегодняшнего дня открыта вакансия на должность «бравого солдата», — объявил рядовому командир. — Пётр, мой ординарец, славно и ретиво исполнял эту должность. Весело служил, весело воевал — до самой смерти. Да упокоится его душа! Как говорила моя тётка Агафья, свято место не должно пустовать. Как ни убивалась она по своему попу, сосланному на лесоповал, нашла-таки ему замену, и, вроде бы, успешно решила проблему пустующего святого места. Думал предложить должность «бравого солдата» рядовому Герою, но вчерашнее моление, а особливо умиление нашего хозяина, рыцаря и к тому же шевалье, при виде коленопреклоненного Сергея, бившегося лбом об пол, надоумило меня назначить бравым солдатом вас, Сергей. Сергей Петрович ты согласно документам. Иль ты Сергий Фёдорович? Уж не знаю, верить ли ушам? Иль глазам? Или питиё было причиной тому, что вы, ударив себя в грудь кулаком, твердили шевалье Уеффу, что вы не Сергей, а Сергий? Итак, Сергий, согласен ли ты занять должность бравого солдата? Или, всё же, святую должность отдать нашему Герою?