И, немного отдохнув, таращанцы двинулись на Фастов. Разгромленный снарядами Богуша, Фастов был оставлен петлюровцами, не принявшими боя. Петлюровцы удирали по трем шляхам.

«Пишли ляхи на три шляхи», — острили таращанцы. Пошли петлюровцы на Паволочь, на Скраглевку, на Триполье и на Берники.

Семь часов сопротивлялись под Скраглевкой сичевики первому батальону, но сломили им хребет таращанцы, показав и в этом бою чудеса храбрости.

Эта храбрость бойцов и решила бой, который мог бы затянуться и на ночь.

Паника овладела петлюровцами. Они видели всюду свою гибель. Их охватило чувство страха перед неистощимой, стремительной, победоносной силой красных войск. И бежали они без оглядки.

Батько Боженко считал стремительность условием успеха. И, раз начав движение, не ослаблял его до полного разгрома врага. Бойцы не считались с усталостью и, отказываясь от сна и еды, не прекращали преследования до победы. Этим выделялись таращанцы изо всех частей, кроме лишь богунцев, стойкость и храбрость которых, воспитанные отважным Щорсом, ни в чем не уступали таращанцам.

Фастов был взят совместными действиями обоих знаменитых полков — Богунского и Таращанского. Из Фастова богунцы пошли по направлению Житомира — на Ходорков, на соединение с Ходорковским партизанским отрядом Шамеса, а таращанцы — налево, в направлении Таращи, куда многим из них, естественно, хотелось завернуть. И это в особенности создавало настроение нетерпеливого неистовства. Все, что стояло на пути к Тараще, сметали они с силой рвущегося вихря. Однако батько сдерживал этот порыв к своей хате у бойцов и категорически заявлял, что до тех пор, пока не будет ликвидирован неприятель на основном направлении — к Виннице, он не отклонится к Тараще.

— У вас нету никаких понятиев, бойцы, что перед нами великий поход, аж до Черной Горы, до Карпат. Наша родина — вся украинская земля, да и весь свитовый народ, который при нашей помощи должен освободиться и хочет освободиться. А таращанские дивчата, хоть, може, и заскучали по парубкам, та немае чести для бойца милуваться до победы. А ну ж, визьмить мени Паволочь, Попельню та Вчерайше. А один батальон для заслону пойдет на Белую Церковь, набыть морду тому Зеленому, щоб не брехав, запроданец, атаманчик, що таращанцы за дивчатами заскучали.

— Верно, батько, дивчата пидождуть, — отвечали таращанцы, возбужденные речью батька, всегда подчеркивавшего интернациональный смысл похода.

Батько отучал молодых бойцов от взгляда на родину, ограничивавшего ее пределы не только «ридною Украиной», а зачастую даже родным селом или местечком.

— «Абы мени у Капустянци слобода, — передразнивал батько домолюбов. — А за Капустянкою хоч не росты капуста, хоч тоби и борщ без капусты!» То таки слобода, а то таки слобода!

И эта незамысловатая, но остроумная агитация батька, задевавшая боевое самолюбие бойцов, расширяла их политические взгляды и достигала наилучших результатов.

— Ведется борьба классов, товарищи. Ще не выздох той класс, пид яким вже ноги ломляться, и не выстоить вин на тих цыплячьих нижках, бо воны у него тилько об землю дряпаются, а наши дубовые ноги выстоять, бо воны с земли ростуть. Бо нас матка земля ростыла, окропленная нашим потом та кровью спокон веку. На ту золотопогонну кумэдию велыкий витер дме, не так той витер, як великого ума сыла — нашего пролетарского люду.

И хоть батьку и самому хотелось установить в своей Тараще советский порядок, а может, и погостевать денек-два да повидаться со стариками-сверстниками, с которыми когда-то в детстве пас он батрачонком коней на таращанских заводях, — сурово осуждал он тех, кто рвался «до дому». Второму батальону Кабулы, который сам был белоцерковцем, поручил он идти на Белую Церковь и сказал ему при расставании:

— Ото ж твое испытание, сынок: какой из тебя коммунист. Не за чорными бровами твоей милой — бо я в тому не сумлеваюсь, что в Белой Церкви подмаргивал ты тым чорным бровам до походу, — не за тыми чорными броаами, сынок, поручаю я тебе это дело, а штоб гада Зеленого ты мне доставил на аркане, — и быть тому, как я сказал. Слыхал? Иначе я и ие отец тебе больше.

— Слыхал, отец, притяну тебе того Зеленого змея на аркане.

И пошел Кабула на Белую Церковь, а батько — на Попельню и Вчерайше.

АРТИЛЛЕРИЙСКИЙ КУМ

В этот день по требованию батька добавил ему Щорс новую тяжелую батарею — гаубичную. Она прибыла прямо из Киева и выгрузилась на Попельне под прикрытием сопровождавшего ее богушевского броневика.

Бятбко доверил ее своему лучшему артиллеристу, знаменитому Хомиченко.

— А ну ж, покрести тую новую батарею огневым кинжальным ударом, — сказал ему батько. — Посмотрю я, как: она работает. И чи не перекроет она мои. знаменитые «гочкисы»?