— А ну, отойди от него! — вышла я на поляну, предварительно скатав в руке серебряную звезду.

Девица испуганно попятилась, выставив вперед узкие ладошки.

— Эй, ты чего, чародейка?! — завопила она.

Тот же самый вопрос читался в недоуменном взгляде эльфа.

— Я тебе сейчас объясню чего! Ты какого лешего сюда приперлась? Совсем страх потеряла?

До чего же обнаглела некоторая нежить: день на дворе, школа магов в паре парсо, а она здесь парня у меня уводит!

— Так ведь эльф же, — жалобно пролепетала она. — Настоящий! Я эльфов уже лет двести не встречала.

— Может, мне уйти? — возмутилась я, разжигая звезду поярче.

До Иоллара, кажется, начало что-то доходить. По крайней мере, он отошел от дивного создания на пару шагов, глядя на соблазнительницу уже с некоторой опаской.

— Ну так кто из нас уходит? — повторила я, отводя руку для размаха.

— А что, у меня выбор есть? — недовольно проворчала лафия.

— Никакого, — согласилась я. — И чтоб больше я тебя здесь не видела — в следующий раз и предупреждать не стану!

А на всякий случай еще и контур на двести гиаров вокруг поставлю. Жаль, нельзя и в самом деле приложить нахалку заклинанием: по Тарскому кодексу магов, а я же сейчас Тарская волшебница, нежить данной категории подлежит уничтожению лишь по просьбам и жалобам пострадавших. На этих цыпочек, как правило, не жаловались.

Поляну она покидала эффектно: медленно развернулась, взмахнув длинными иссиня-черными волосами, и с томной кошачьей грацией, выгнув спину и виляя бедрами, заскользила к деревьям. А потом вдруг обернулась и послала эльфу воздушный поцелуй.

И вот этого я уже не стерпела. Предварительно рассеяв звезду, призвала силу Воздуха и неслабо ткнула зарвавшуюся бестию под соблазнительно покачивающийся зад. Лафия противно завизжала и, утратив всякое изящество, влетела головой в кусты.

— И что это было? — поинтересовался Иоллар, когда возмущенные вопли наконец-то стихли и мы остались одни.

— Майла, крадущая сон, — пробурчала я. — Это по-простому. По-научному — лафия. Местный вид нежити, в других мирах я о таких не слышала. Что-то среднее между лесной русалкой и суккубой.

— Суккубы, это те, которые…

— Точно! Извини, что испортила такой приятный досуг, но не хотелось отменять тренировку.

Ил смерил меня оскорбленным взглядом:

— И ничего я здесь не собирался!

— Ну здесь, может, и не собирался, в лесок бы подальше зашли!

Если бы я не появилась, так оно и было бы! Дурак остроухий! Слюни распустил, хоть бы подумал, что это за красотка в таком виде по лесу разгуливает! Бабник! Мне что теперь, тоже в нижнем бельишке перед ним пройтись, вдруг оценит?

— Да нужна она мне!

— Расскажи кому еще! — завелась я. — Не нужна? А с чего ты чуть ли не носом ей в грудь уперся? Издали не рассмотрел?

— Где ты у нее грудь видела? Там и смотреть не на что!

Ну это уж слишком! Смотреть ему там не на что! Не то что за лафию обиделась, за себя — у майлы-то фигура практически как у меня. А ему, выходит, не на что? Ему, значит, такие нравятся, как та девка с рынка?

— Ой, простите, принц! — Меня от злости едва ли не разорвало. — Я и забыла, что ваш любимый размер — два арбуза — как у этой вашей Мелисы!

В гневе даже имя той потаскухи вспомнила.

— Миласа, — с ухмылкой уточнил он. — Ее зовут Миласа. И роскошная грудь не единственное ее достоинство.

Что? Он мне здесь достоинства портовых девок расписывать будет? Хам! Сволочь! Еще и улыбается так бесстыже, так самодовольно, что сил нет это терпеть.

— Милли ко всему прочему…

Милли? Это он ее так зовет? Ласково и нежно?

Все!

Не дослушав, что там ко всему прочему умеет пышногрудая Милли, подлетела к нему и сделала то, о чем мечтала, едва он появился в нашем доме: замахнулась со всей силы, намереваясь залепить по наглой смазливой физиономии…

Иоллар недоумевал. Ну лафия так лафия, он-то тут при чем? Звал он ее, что ли? И с чего Галла решила, что он собирался тащить эту нежить в кусты? Сдались ему эти русальчатые суккубы! Еще и Милли за какими-то демонами приплела.

И тут его осенило: да она же ревнует! Его ревнует! Сразу даже не поверилось, но с другой стороны, с чего еще так неистово сверкать глазищами и сжимать кулачки. А если ревнует, значит…

— Ее зовут Миласа, — поправил он, наслаждаясь залившим ее щечки гневным румянцем. — И роскошная грудь не единственное ее достоинство.

О боги! До чего же дивное ощущение! Ни одна женщина не смотрела на него так, как она сейчас. Столько злости, столько ярости, столько… Страсти?

— Милли ко всему прочему…

Он хотел, чтобы эти глаза вспыхнули еще ярче, но, кажется, переборщил.

Галла резко шагнула вперед, и ему пригодилась вся его ловкость и сила, чтоб перехватить в запястье занесенную для удара руку. А потом он просто притянул ее, все еще злящуюся, отчаянно пытающуюся вырваться, к себе и сделал то, о чем мечтал еще с той самой ночи — наклонился и поцеловал в сердито сжатые губы…