Муж Матильды был маленького роста, худой, с птичьим профилем, а в его впалых, старых глазах опытный наблюдатель заметил бы отражение весьма дурных страстей. По временам глаза его упирались в группу, центром которой была его жена, и тогда они сверкали холодным огнем.

— Позвольте, барон, засвидетельствовать вам мое глубочайшее почтение! — сказал Манкаль, остановившись перед ним и кланяясь с утрированной почтительностью.

Барон вздрогнул.

— А! Это вы! — оживился он, узнав Манкаля. — Ну, что? Какие новости вы принесли мне? Хорошие?

— Разве может быть иначе? — отвечал с улыбкой Манкаль.

— Она все поняла?

— Мадам де Торрес соблаговолила выслушать мою пространную речь, и мне легко удалось объяснить ей, что если вы лишили ее на сегодняшний вечер своего общества, приняв приглашение герцога де Белена, то единственно потому, что на то были важные причины…

— Итак, она меня простила?

— Она сделала больше…

— Говорите, говорите скорее!

— Мадам де Торрес дала мне поручение к господину барону.

— Письмо? Давайте!

Барон нетерпеливо протянул руку.

— Словесное поручение, — сказал Манкаль. — Мадам де Торрес будет ждать у себя барона… завтра в десять часов вечера,

Де Сильвереаль вскинул голову.

— Как! Неужели она не желает принимать меня иначе, как при гостях, которые постоянно кишат в ее салоне?

— Я не думаю, барон, — возразил Манкаль, — что эти слова должны быть так истолкованы…

— В самом деле?

— Я думаю, потому, что, насколько я понял, она больше никого не примет.

— Без исключения?

— Если это исключение и будет сделано, то для такого человека, на которого вам не стоит обращать внимания.

— То есть?…

— То есть для меня…

Де Сильвереаль вздохнул, точно у него свалилась с груди большая тяжесть.

— Тем не менее, — продолжал Манкаль, — если бы я мог говорить с вами вполне откровенно…

— Я вас слушаю!

— Я боюсь оскорбить вас!…

— Вы заставите меня умереть от нетерпения!

— Вы знаете, как я предан вам… Я счел бы за преступление скрыть от вас то, что я узнал… Так как вы позволяете мне говорить, то знайте, что, как мне стало известно, несколько знатных лиц оспаривают друг у друга руку мадам де Торрес… Конечно, она чувствует к вам истинную привязанность, которую ничто не может поколебать, но тем не менее…

Де Сильвереаль побледнел.

— Вы думаете, что она может взять назад свое слово?

Манкаль отрицательно покачал головой.

— Нет, нет! — сказал он. — Однако… простите, что я колеблюсь… это вещь такая щекотливая…

— Да говорите же!

— Если вы требуете, то я повинуюсь… Я знаю, что вы, будучи слишком благородны, чтобы сделать мадам де Торрес своей любовницей, дали ей понять, что… здоровье вашей супруги вызывает серьезные…

— Это правда!

— Я не сомневаюсь, — сказал Манкаль, бросая взгляд на Матильду, наружность которой совершенно противоречила словам ее мужа. — Тем не менее, сознайтесь, что мадам де Сильвереаль успешно борется со своей болезнью…

— Ошибаетесь! Моя жена страдает болезнью, при которой сохраняется здоровый внешний вид, но которая, тем не менее, как гром поражает своих жертв…

— Пожалуй! Но мадам де Торрес не посвящена в эти физиологические тонкости… И я боюсь, что ваши обещания жениться на ней мадам де Торрес приписывает той страсти, которую вы к ней питаете.

В глазах барона сверкнул злой огонь.

— Господин Манкаль, — сказал он глухим голосом, — я поклялся ей, что она будет моей женой, и я хочу…

— Вы хотите!

— Я обмолвился… Это слово плохо передает мою мысль… Я знаю, хотел я сказать, что буду свободен раньше, чем через три месяца…

— Да будет так! — сказал Манкаль, кланяясь, чтобы скрыть насмешливую улыбку.

Он помолчал немного.

— Впрочем, — добавил он, — ученый доктор на Жеврской площади принадлежит к числу людей, для которых в природе нет тайн.

Де Сильвереаль вскрикнул от удивления.

— Как? Вы знаете?!

Манкаль улыбнулся.

— Ступайте завтра к Блазиасу, — сказал он, — это мой дружеский совет.

Сильвереаль колебался несколько мгновений.

— Хорошо, я пойду! — сказал он наконец.