Гниль плохо глодала обгорелую поверхность и больно было видеть шрамы земли, которые пытались затянуться и скрыть насовсем факт давнего пребывания здесь владык природы, которые погубили сами себя. Погреба, колодцы, все ямы, вырытые с таким трудом, почти полностью затянуло глиной и песком.

Ярким контрастом к гнетущему впечатлению поражала красота окрестностей. Гордо возвышался холм, поднимавший селение и спасавший его от дождей и от гнуса, во впадине которого уютно сверкало небольшое озеро, из него маленьким водопадом ручей падал на остатки мельницы и убегал дальше в долину. Всё это сверкало свежей зеленью и не было ещё загажено колючими кустами, которые обычно захватывают все освещенные Сияющим места.

Хассаны, хорошо знавшие местные тропы, увидев, где останавливается отряд, заволновались и впервые начали разговаривать, сменив презрительное выражение лиц победителей на пренебрежительное — хозяев. Всю дорогу они по очереди несли труп убитого, считая, что несут его для получения законного выкупа с виновников смерти. Себя они виноватыми не считали нисколько, а воины отряда не спешили рассказывать, куда они двигались и для чего.

– Эй, хазаин! Зачэм длинный дорога ходить, есть близко ходить?

Обращался, наверно, атаман, к мэтру Хатакру, считая его главным в отряде. Однако отвечать взялся Мишка, боявшийся, что мэтр Муха попадётся в сети старых договорённостей и не сумеет донести до смертников суровый приговор. Предварительно он приказал убрать женщин и мальчика, что было выполнено только наполовину.

– Что кричишь?

– Мёртвый место. Зачем сюда ходил?

– А почему мёртвое? Вон, дома стоят, там ириты живут, скоро кормить нас будут. Вода живая в ручье. Почему мёртвое?

– Ти шутишь, началник? Дома сгорели савсэм, ирит давно мёртвый лежит.

– Почему мёртвый ирит? Кто его убил?

Начиная понимать, куда пошла линия разговора, атаман стал уводить её в сторону:

– Давно дело был, зачэм помни началник? Давай домой ходи! Жрать надо, спать надо. Зачэм говори?

– Так кто убил иритов? Ты был тут, когда убивали?

– Был, началник, я много был где? Нэ убывал. Дома зажёг. А ириты сами ушли.

– Все?

– Зачэм все? Кто живой остался.

– Значит ты хороший хассан, настоящий, воин, так?

– Да, началник, я десятник, давно воюю.

– А я молодой, видишь, хочу к вам в Хассанию пойти, в твоё селение, не возражаешь?

– Зачэм ходи?

– Найду твой дом, хассан, убью твоего ребёнка, твою жену и сожгу твой дом. И тоже стану десятником. Хорошо будет?

– Ти мой дом нэ дойдёшь, началник. Наш воин много, наш воин силный, нэ дойдёшь!

– А я долечу! — Мишка поднялся на пару метров, сделал небольшой круг и вернулся к пленным — тогда хорошо будет? Или стану камнем — Мишка оделся защитой с фантомами, превратившись в большой вылун, а потом неожиданно вылез оттуда с кинжалом, направленным в горло атаману — Теперь хорошо? Я хочу быть большим начальником. Я убью его жену и его тоже. И детей, и старуху-мать! И всем сожгу дома. И города тоже. Это будет хорошо?

– Ти колдун! Такой молодой, а совсэм колдун! Ты всё можешь… А здес старый закон. Слабый пашет. Силный приходит и берёт!

– Значит, ты — сильный?

– Канэшно, силный, началник!

– А как докажешь?

– Давай драцца! Сам увидишь. Толко не ты, другой, простой воин. Не колдун!

– Ладно, но если он победит, я сожгу твой дом. Хорошо?

– Если он победит, моё хао полетит к верхним богам! Я умру как воин. А мой дом защитит мой сыновья, мой брат, мой воин!

Мишка внезапно растерялся, почувствовав, что в словах хассана есть чуждая ему, но своеобразная правда. За сотни лет в этой местности сложились отношения народов, и за эти отношения пролито столько крови, что никакая сила убеждения не смогла бы доказать грабителям, что они что-то делали не так.

И если сейчас начать пересматривать эти отношения силой, значит навязать новую войну и в ней погибнет гораздо больше иритов и хассанов, и мирных и воинов, а вот, сумеет ли он добиться результатов, ещё не ясно. Ему же вчера ещё Муха ясно сказал, что три короля никогда не объединятся и не договорятся меж собой. Даже если перебить все отряды, которые суются на эту границу, не остановится поток дани и не изменится договор с падишахом.

Но уже было поздно останавливаться и он решил не отменять той казни, которую они выбрали для пленников, тем более, что и мэтр Муха был с этим согласен, хоть и по своим причинам. Пришлось только отказаться от идеи бить врагов их оружием, потому что стрелять дротиками никто не умел, даже Пашка, который, хотя бы знал, что такое лук и пробовал это делать. Решили ограничиться ножами.

Пашка вышел первым против десятника, который, хоть и заподозрил недоброе, но видел, что предлагается честный бой, это в любом случае лучше, чем ходить со связанными руками. Тем более, что вышел драться такой же задиристый, как и первый, мальчишка, худой, жилистый и очень злой. А значит, плохой воин. Зрители встали в круг, оцепив то, что раньше, скорее всего, было маленькой плошадью селения, хорошо утоптанную ровную площадку и казнь началась. И все женщины отряда были здесь и недобрым светом горели их глаза.