Речь закончилась тостом за французский флот, Северную эскадру, ее представителей и самого министра. Старик Laucroix нервно вскочил и, поблагодарив вначале за приветствие, говорил с большим подъемом, нервно потрясая красною рукою, что «совершенно верно: он сам лично на маневрах убедился в доблести личного состава, бравых моряков и в прекрасных морских качествах эскадры, но для полного обеспечения Франции далеко не достаточно судов, коими располагает Северная эскадра. Между тем еще на днях Палата, к сожалению, отвергла программу правительства, отказав нам в ассигновании испрашиваемых сумм на постройку новых судов, а вы, господин депутат, кажется, числитесь в той партии, которая вотировала за сокращение бюджета?!». В зале несколько минут стояла мертвая тишина, министр и депутат молча стояли друг против друга, но взрыв рукоплесканий прервал эту тишину, и министр взволнованный сел на свое место. Не ожидавший подобного финала депутат, однако, быстро нашелся и, перейдя в игривый тон, сказал: «Дело еще не погибло, я обещаю г-ну министру, что на вторичном вотировании морской программы и лично я, и вся наша партия будем голосовать за усиление флота…» Новый взрыв аплодисментов, и вся зала весело зашумела, оставшись довольной и министром, и депутатом.

Ремонт фальшборта задержал меня в Шербурге на 10 дней сверх программы, и если я пойду домой Немецким морем с заходом в Копенгаген, то к 1 мая не успею вернуться в Россию; поэтому я воспользовался предложением принца Генриха пройти каналом Вильгельма в Киль, чем сократится время почти на неделю, и телеграфировал в Киль русскому консулу испросить на это разрешение германских властей, упомянув о предложении принца. Получив ответ, я вышел к устью реки Эльбы — в германский порт Куксгафен. В это время в Копенгагене гостила вдовствующая Императрица Мария Федоровна, и было принято мимо проходящим судам заходить туда и представляться ей. Она обыкновенно посещала наши суда, что задерживало их на несколько дней.

Задерживаясь туманами, я только в ночь на 15 апреля подошел к острову Helgoland и утром вошел в Куксгафен. Немцы с присущею им аккуратностью тотчас же прислали на крейсер офицера-лоцмана. Это был стройный блондин с закрученными кверху усами, одет в морской синий сюртук с иголочки, в новой фуражке и при кортике; он браво вошел на мостик, отдал мне честь и повел крейсер в шлюз Брунсбютеля. Построенный с чисто стратегической целью — для быстрого перевода военного флота из Немецкого моря в Балтику — канал Вильгельма имеет 70 миль длины, с глубиною в 28 футов (в мое время), поэтому самые крупные броненосцы германского флота свободно по нему проходят. Канал оборудован прекрасно: откосы вымощены и обложены дерном и засажены кустами.

Ширина канала позволяет встречным судам разойтись, не останавливаясь (в Суэцком канале это невозможно, там при встрече судов одно из них обязано прижиматься к берегу в особо вырезанные затоны). Канал пересекается несколькими железными мостами, разводящимися в одну минуту. На пересечениях канала с железными дорогами построены каменные мосты такой высоты, что под ними свободно проходит высокий рангоут больших броненосцев. Бравый наш лоцман вел крейсер 8-узловым ходом и, не задерживаясь при встрече с судами, он только просил обрасопить круче наши длинные реи. Проходя по зеленым полям и цветущим лугам, мимо чистеньких каменных ферм и усадьб, мы наблюдали повсюду порядок, культуру и благоустройство народа сытого и собою довольного. Из расположенных по берегам военных казарм выходил оркестр и играл нам марш или русский гимн, я вызывал им в ответ наш судовой караул, отдавал им честь. В обед я позвал лоцмана в каюту, предложив вместо него остаться на мостике, но он решительно отказался сойти вниз даже на одну минуту, и обед ему подали на мостик; не сводя глаз с носа крейсера, он ел стоя и с благодарностью взглянул на моего вестового, отдавая ему опорожненную кружку мюнхенского пива «Pschor», и был очень рад, когда ему была принесена вторая. В 9 ч вечера мы вошли в концевой шлюз, и час спустя я отдал якорь на Кильском рейде.

Утром, переходя ближе к городу, я салютовал нации с подъемом флага. Ответила мне крепость, так как германская эскадра была на маневрах. Я сделал визиты только портовым властям и нашему консулу — немецкому коммерсанту г-ну Брауну. В Киле погода стояла пасмурная, с частыми туманами. Здесь пришлось простоять с неделю, чтобы выкрасить крейсер и отпраздновать Пасху. На 2-й день праздников я получил телеграмму из Главного Морского Штаба с Высочайшим приказом о моем производстве в капитаны 1 ранга «за отличие». Впоследствии я узнал, что представление о производстве было сделано опять самим министром П.П. Тыртовым за успешную организацию в Тихом океане учебного корабля и за открытие голландской угольной станции в «Sabang bay» на о-ве Pulo-Wey. С. П. Б. метеорологическая обсерватория телеграфировала, что Кронштадтский рейд еще закрыт льдом, и я 25 апреля вышел в Ревель.

До параллели Либавы было тепло и ясно, я шел по 10 узлов, прикидывая косые паруса и доканчивая окраску крейсера. Против Рижского залива начались перемежающиеся туманы, а острова Эзель и Даго открывались только по временам. Дагерортские маяки открылись на короткое время. В Финском заливе я встретил сплошной туман, обычный весною, идущий со льдами из Ботнического залива. Окруженный густым льдом, я медленно пробирался на восток вдоль эстляндского берега. У Оденсхольма и Наргена стоял сплошной лед, пригнанный ветром с финляндского берега. Оберегая медную обшивку, я с частыми остановками обогнул Нарген и 29 апреля вошел на Ревельский рейд, совершенно очищенный от льда. Вечером я отшвартовался в гавани у стенки и о приходе послал телеграммы Морскому министру и жене. Министр приказал ждать в Ревеле до очищения от льда Кронштадта, а жена телеграфировала, что приедет в Ревель.

5 мая, по очистке от льда Финского залива, я перешел в Кронштадт. Войдя на рейд в пасмурный, прохладный вечер, я не застал там ни одного судна, а проходя мимо брандвахты, я услышал со стенки несколько нескладных сдавленных голосов, догадавшихся по моему длинному вымпелу и приветственному ура моей команды, стоявшей на марсах, что это пришел корабль из дальнего плавания… Я отдал якорь у Военного угла. В городе, как и на рейде, была полная тишина. Главный командир Н.М. Казнаков был в Петербурге, новый начальник штаба еще не вступал в должность, и я нашел только капитана над портом контр-адмирала К.М. Тикоцкого. Как старый сослуживец по Минному Комитету и мой кум, он принял меня радушно и обещал приехать завтра на крейсер для краткого смотра, а к вечеру я должен идти в Петербург и стать на Неве у Балтийского завода, где я буду 9 мая участвовать в церемонии спуска крейсера «Громобой». Там же будет мне произведен и Высочайший смотр.

Утром 7 мая приехал ко мне из Петербурга сын Евгений. Я был очень рад видеть этого милого мальчика в кадетской форме; формою своею он очень гордился и напускал на себя важность, обходя все закоулки крейсера. Но, увидевши на баке наш судовой зверинец, он быстро спустил с себя важность и тут же сдружился и начал играть со всеми зверьми; дрессировщик зверей и мой вестовой Петр сразу его полюбил, и к вечеру оба они с ним были «на ты». Сына я оставил ночевать на крейсере (он был несказанно рад, что ему удалось сделать переход в Петербург на корабле, вернувшемся из Тихого океана; весь переход он простоял на палубе, следя за курсом и не спускаясь ни разу вниз) и утром пошел морским каналом в Петербург. Около 2 ч дня я стал на якорь у Балтийского завода и отправился к морскому начальству.