— Ты очень смелый, — сказала Либерти. — У нас с тобой много общего.

Юзи не слушал ее. Он помолчал, сделал вдох, выпил вина.

— Большинство не увидело бы в этом ничего криминального, — сказал он. — Но в Бюро такие взгляды приравнивались к измене.

— Это все, что ты сказал?

— Нет. И этого было немало, но я чуть не погорел на другом. — Юзи опять встал из-за стола и подошел к окну. — Ты не понимаешь, — с отчаянием в голосе проговорил он, — что значит гнобить людей. Стариков, женщин, детей. Как это влияет на молодых солдат, которым едва исполнилось восемнадцать… — Юзи умолк на полуслове. — Вот каким народом мы стали.

— Так что же такого ты сказал? — мягко спросила Либерти.

Юзи снова сел и, опершись локтями о стол, сложил пальцы домиком; на этот раз поза получилась неуклюжей.

— Я сказал… я озвучил мысль, что конфликт проистекает из дисбаланса сил. Что нарушенное равновесие позволяет нам, израильтянам, вести себя чересчур вальяжно. Я сказал, что Израилю нужна экзистенциальная угроза. Что-то реальное, серьезное. Не будь мы единственным ядерным государством в регионе, мы бы сто раз подумали, прежде чем продолжать притеснения. Мы бы уже не так рвались воевать. У наших соседей было бы меньше поводов для мести. Постепенно мы могли бы прийти к миру.

— Ты имеешь в виду Иран?

— Да, Иран. Или Сирию. Хотя, после того как мы бомбили их в две тысячи седьмом году, это маловероятно.

— Ты ведь понимаешь, что это безумие?

— Почему?

— В Иране теократия, причем непредсказуемая. Для Ирана ядерное оружие не просто фактор сдерживания. Они попытаются стереть вас с лица земли. А следующие на очереди Штаты.

— Типичный американский ответ, — возразил Юзи, вспыхивая энергией и откидываясь на спинку кресла, чтобы как-то ее сдержать. — Типичное невежество. Я так понимаю, в Иране ты не работала?

— Нет. В Афганистане была, в Иране — нет.

— Случись тебе поработать в этой стране, у тебя бы не сложилось о ней такое утрированное представление. Персия — древняя, благородная цивилизация. Персы на протяжении многих веков доминировали в мире, опережали всех в науке, математике и культуре, были непревзойденными воинами. Их лидер ничего не решает, его полномочия номинальны. За веревочки дергают другие. И этим другим не больше нашего хочется провоцировать ядерный холокост.

— Но…

— Если они предпримут ядерную атаку, она обернется для них мгновенной гибелью, уничтожением, и они это понимают. Даже иранскому руководству не хватит глупости пойти на такое. Какими бы фанатиками они ни были, они не могут изжить инстинкт самосохранения. Они гонятся за ядерным оружием, потому что им нужен сдерживающий фактор. Они хотят, чтобы их уважал Запад. Они хотят вернуть достоинство мусульманскому миру. Хотят дать отпор задирам, США и Израилю. Хотят, чтобы в следующий раз, когда нам стукнет в голову запустить по кому-нибудь беспилотниками, вторгнуться на территорию слабого народа или сунуть нос во внутренние дела Ирана, у нас была причина остановиться и подумать. Об этом я сказал Авнери, и это услышали в Бюро. Я даже придумал этому название: доктрина статус-кво. Возможно, где-то на уровне подсознания я понимал, что нас подслушивают. Возможно, мне хотелось сказать им, что я на самом деле думаю.

Наступила тишина. Либерти махнула официантам, те вплыли в зал с подносами сыра, десертного вина и кофе и снова исчезли. Сыр белел аппетитными ломтиками; кофейный пар плавной спиралью поднимался к потолку. Ни Юзи, ни Либерти не спешили воздавать им должное.

— Я уже говорил, я думаю своей головой, — вдруг сказал Юзи. — Я ничего не принимаю как данность. Я ставлю под сомнение то, о чем другие даже не задумываются, и прихожу к собственным выводам.

— Авнери тебя не сдал?

— Нет. Он сволочь, но его цель — устраивать собственную жизнь, а не рушить жизнь другим. По крайней мере, если эти другие сами не напрашиваются.

Пауза.

— Ты до сих пор веришь в доктрину статус-кво?

— Нет.

— А говорил с такой убежденностью, будто веришь.

— Я всегда так говорю.

— Насколько мне помнится, нет.

— Твоя память еще коротка.

— Ладно. Так почему ты больше в нее не веришь?

— Это слишком рискованно. Глубоко в душе я уверен, что на Среднем Востоке должен быть ядерный фактор сдерживания. Но на бумаге это все-таки слишком рискованно.

— Значит, ты веришь в доктрину сердцем, но не умом.

— Можно и так сказать.

Либерти покачала головой и допила свое десертное вино.

— Стало быть, Моссад не вышвырнул тебя сразу после того, как услышал эти пьяные речи? Я бы на их месте немедленно тебя спровадила. Или того хуже.

— Нет. Мне повезло. Мои кони оказались в нужном месте в нужное время.

— Кони?

— Это наше словцо. Влиятельные заступники. В Бюро у каждого как минимум два коня: один просто тебя опекает, а другой в экстренных случаях вытаскивает из дерьма.