Юзи презрительно скривил губы и снова отвернулся. На сей раз Либерти не шелохнулась. Он подошел к своей машине и открыл замки; Либерти остановилась у своего внедорожника.

— Давай выпьем, — предложила она, забираясь внутрь. — Устроим разгрузку. В «Хоум-хаусе».

— Это приказ? — спросил Юзи.

— Просьба.

Юзи скользнул в салон «порше», захлопнул дверь и выехал на улицу. Двигатель гудел, будто и не спал вовсе, то стихая, то набирая обороты в одном ритме с городом.

— Ты ведь знаешь, что мы поступаем правильно, да? — заплетающимся языком проговорил Авнери. — Я хочу сказать, ты знаешь, что наше дело правое. — Он посмотрел на часы, силясь разобраться, что же они там показывают. В баре было темно, музыка заглушала слова. — Сейчас, — сказал он, — вот прямо сейчас. Перевод задерживают. Но всего через несколько дней мы получим наши денежки, и на Святой земле пойдет потеха. Кто знает, может, это случится уже завтра.

Он рассмеялся, осушил бокал, причмокнул.

Юзи сидел в задумчивости. Абсолютно разбитый, разбитый вдребезги — такое у него было чувство. С тех пор как он связался с Либерти, его жизнь мутировала. Он стал ночным зверем: просыпался вечером, ложился на рассвете. Его план сработал как часы; Либерти выкорчевала сеть из двенадцати человек, и, похоже, перебежчиков больше не осталось. Теперь она лишь изредка давала ему какие-нибудь мелкие поручения, обещая в скором времени крупное дело. А пока Юзи только тем и занимался, что курил, смотрел телевизор и без всякой цели катался по городу на новой машине — он понимал, что «порше» притягивает внимание как магнит, но не мог удержаться. Голос в голове наглел, появлялся в самые неожиданные моменты и критиковал его отношения с Либерти, будто ревновал. Юзи стал нервным. Людные места приобрели для него зловещую окраску. Кто знает, где может прятаться враг? Кто знает, кому можно случайно попасться на глаза? И кто знает, насколько тщательно Либерти оберегает своих людей? Юзи понимал, что тени в любой момент могут обрести плоть, и тогда ему конец. ЦРУ наверняка уже купило у Либерти информацию. Теперь выявление источника утечки — лишь вопрос времени. Напряжение начинало сказываться; анестезирующий эффект безрассудства выветривался.

— Что? — переспросил он. Авнери что-то говорил.

— Аллея Праведников. Ну, та, которая в мемориале Холокоста, в Яд ва-Шем. Вот как будет. Ты станешь настоящим героем. Как… как Ицхак Рабин. Довольно крови и слез. [14] А что? Ты предотвратишь войну с Ираном. Еще выпьешь?

Юзи кивнул и вернулся к своим мыслям. Он знал все о шпионском синдроме, разумеется, знал. По части психологии Бюро подготовило его на совесть. Он знал: чтобы чего-то добиться от человека, нужен рычаг, крючок. Надо найти слабое место, будь то секс, деньги, жажда мести или желание спастись. И как читать собственную психологию — он тоже знал. Он знал, как прислушиваться к разуму и не забывать о чутье, как прорываться сквозь белый шум паники и цепляться за голые факты. Он умел держать Коля в узде, умел оставаться в здравом рассудке, даже слыша голоса. Но теперь все это затягивалось туманом. Конечно, с одной стороны, дела шли как нельзя лучше. Он не задавался финансовыми вопросами, жил в роскоши, за которую не платил. У него была машина, за которую другие готовы были убить, и жизнь его протекала праздно и беззаботно. Но его не покидала мысль, что буря надвигается. В маленьком костяном горшочке его черепа ютилась целая вселенная паранойи. Он пытался рассеять ее рациональной мыслью, но это было так же бесполезно, как отмахиваться ножом от темноты.

— А ты? Тебе не тревожно? — спросил он у Авнери, когда тот вернулся с выпивкой.

— По поводу?

— Ты же до сих пор на Бюро работаешь. Если они узнают, что ты со мной встречаешься, тебе крышка.

— Да, я работаю на Бюро. Пока что. Поэтому я могу с тобой встречаться. Я знаю, чем занимаются наши оперативники, где их глаза и уши. — Он придвинулся ближе, обдав Юзи горячим от виски дыханием. — И они не здесь.

Авнери запрокинул голову и расхохотался. Потом заговорил о чем-то другом.

Пока Авнери сыпал словами, Юзи, пропуская их мимо ушей, тайком рассматривал посетителей, выискивая какой-нибудь знак, зацепку, что-нибудь, что заставит его одним заученным движением перевернуть стол, обернуться, выхватить пистолет и выстрелить. Ничего, пока ничего. Юзи выпил виски и на короткий миг задумался о метафоре «огненная вода». Авнери все говорил, раскинув длинные руки по спинке дивана. Авнери, которого он знает столько лет, который на его глазах повзрослел, возмужал, чуть растолстел. Под влиянием импульса Юзи коснулся рукояти своего «рорбау», делая вид, что ищет телефон; ради приличия он вынул его из кармана, проверил, нет ли сообщений, и положил обратно.

— Ты бы послушал израильские новости, — говорил Авнери. Он почему-то перешел на французский. — По опросам правительство впереди, но всего на полпроцента. Народу надоело быть заложником поселенцев. Когда грянет наша сенсация, это будет геймовер. У меня в политике свои люди, большие люди…

— Неужели?

— Да. И они не позволяют газетам забыть о смерти Рама Шалева, готовят публику к нашему выходу на сцену. — Авнери рассмеялся, закашлялся, снова рассмеялся. — Неделя, — сказал он, — не больше. Они пообещали. Неделя, и мы отсюда уберемся. Поднимем в Израиле бурю, а сами и пальцем не пошевелим. Будем висеть где-нибудь в гамаках, попивать пина-коладу и любоваться закатом, пока дома бушуют ураганы, а Бюро спасается от землетрясения.

Юзи почесался и выпил. Ему хотелось курить.

— Надеюсь, твой план сработает, — сказал он, — иначе я покойник.

— Просто беги, — сказал Авнери, — исчезни. Хочешь, поехали со мной. Куда скажешь. Южная Америка. Таиланд. Африка — в Африке можно срубить деньжат.

— Знаешь что? — проговорил Юзи. — Может быть, я так и сделаю.

Он увидел, что Авнери улыбнулся, почувствовал его ладонь у себя на плече, поднял бокал, чтобы чокнуться с ним. Он помнил, как звенело стекло в его руке, когда в Иерусалиме, в больнице Хадасса, родился его сын. Но в тот раз не Авнери протягивал бокал ему навстречу, не он его поздравлял. А отец. Юзи помнил, каким крошечным казался стакан в ладони его отца, какими валунами выглядели кончики его пальцев. Он помнил, как алкоголь залил рот теплом, горячей струйкой потек в желудок, опалил горло. Он помнил улыбки, которыми они обменялись. Он помнил слова: лехаим, за жизнь. Да, абба, за жизнь. Он помнил, как перевел взгляд на Нехаму. Та лежала в постели, улыбаясь, а Ноам сосал ее грудь. Он помнил, как отец сказал: «Мазаль тов вам обоим — вы привели в мир мальчика, еще одного солдата, который будет защищать наш народ». Да, он помнил все это. Но не мог вспомнить лица своего сына.