Кушанашвили Отар
Шрифт:
Потом пришли местные национальные герои.
Я говорил о том, как важно отметить, что в музыкальных магазинах, при общем падении уровня продаж, лучше всего продается этническая музыка.
О чем это говорит? К изумлению создателей тошнотворной передачи «Красная звезда» на Первом канале, это говорит о том, что люди тянутся к своим корням. Этих людей, может быть, не очень много в свете легиона поклонников шлюхи Леди Гаги, но они есть.
На той сцене, которую благодаря Литвиненко мы соорудили, они исполняли фольклор. О, какой это был красивый фольклор!
Это тоже была та музыка, которая превосходит жизнь, которая единственная живая и насущная вещь, позволяющая нам пережить и превозмочь все эти лужи и слякоть после выпавшего снега.
Есть надежда, что под музыку, превосходящую жизнь, сама жизнь тоже кое-как устаканится.
Я приехал, мать вашу. Избегайте самоповторов
«Вы акварельны, Незнакомка», – я так к девушкам никогда не обращался: не поверите, стеснялся. Если отбросить завитушки, надеялся, что все случится само собой. Иногда мне везло (в мире очень много достойных, куда достойнее нас, несуразных мужичков, барышень, которых мы не заслуживаем). Победа Адэль над Леди Гага на церемонии Грэмми опровергла почти укоренившийся в сознании страх, что шалавы победили «акварельных». Гага, если образно, сумеречная зона, Адэль – пространство, полное света. Гага царит единодержавно над убогими, Адэль – над мыслящими, эти аудитории не пересекаются, как не пересекаются фаны ЦСКА и «Спартака».
«Дом» и «родина»Один стоял перед камерами и употреблял слова «дом» и «родина». Другой говорить не умеет, о чем заявлял с самого начала карьеры, стеснялся публичности и был полон сил и огня не перед камерами, а только на поле.
Один уехал играть в «Челси», там ему почему-то не игралось, его преследовали травмы, а меня преследовала мысль, что это может быть кармическим воздаянием за что-то. Теперь-то я понимаю, за что. Все-таки это наш парень, из нашего колхоза, и я питал к нему огромную, с небоскреб, симпатию.
Другой, который полон сил и огня только на поле, и об этом приходится говорить в прошедшем времени, потому что у него случилось прощание с футболом, играл всю жизнь в одной и той же команде – «Манчестер Юнайтед».
Я не большой поклонник этой команды, и я вообще не большой любитель говорить о спорте, но дело тут не в одной конкретной команде, и дело вовсе не в футболе. Дочитайте до конца заметку про двух парней с двумя разными взглядами на жизнь.
Одному парню двадцать с хвостиком, у него вся жизнь впереди. Другой ушел из футбола в 36 лет.
Один переехал из Лондона в Махачкалу, где и произносил слова «дом» и «родина», второй взял и после прощального матча при переполненном стадионе заплакал.
Вы же знаете, какой я сентиментальный, когда вы меня не злите. Когда вы, отверженные вкусом и гармонией, не устраиваете перебранки в Инете, выясняя, кто из вас дебиловатее.
Дочитайте заметку до конца. Это очень важная для меня история, с точки зрения не просто выяснения человеческих характеров, а с точки зрения исследования собственного характера – на чьей я стороне.
Тому парню, который наш, предложили денег столько, сколько имеется в наличии у республики Латвия на год вперед. Второй парень работал за зарплату, втрое меньше, чем та, которую получают те самые футболисты Сулеймана Керимова.
Один парень вырос в стране, которая считает профессию футболиста самой престижной, потому что там сидишь на лавке или умираешь на поле (второго не делает уже никто), получаешь огромадные деньги.
Второй вырос в Англии, тем паче в Манчестере – это суровый, пугающий всех инородцев своим экстерьером городишко, который хоть и большой, но преисполнен пролетарской силы и огня. Он вырос в рабочей, перебивающейся с хлеба на квас семье.
Наверняка и наш парень вырос в простой семье, которую, надеюсь, сейчас кормит. За какое-то время, прошедшее от его первых шагов, он превратился в достаточно талантливого и подающего огромадные надежды (он уже лет 60 их подает) футболиста с именем Юрий Жирков.
Второго, 36-летнего, который разговаривать не умеет и не любит, но с которым прощалась (я имею в виду футбол), плача, вся Англия, зовут Пол Скоулз.
Юрию Жиркову, которому судьба подкинула козырную карту и он оказался, с подачи Романа Аркадьевича Абрамишвили, в «Челси», Сулейман Керимов предложил, сами знаете, сколько денег. Он переезжает из Лондона в Махачкалу – это республика Дагестан.
В соседнюю республику, Чечню, приезжал человек с мировым, в отличие от Жиркова, именем Рууд Гулит. Его любили и носили на руках ровно до того момента, пока его чеченская команда несколько раз кряду не обосралась. Поэтому в тех краях Рууд Гулит стал считаться пидорасом и должен быть благодарен, что его не застрелили при отъезде из Грозного. Наверняка вывозили его ночью, тайком.
Юрий Жирков переезжает в республику, где все, конечно, приветствуют его появление, поскольку у него какое-никакое имя: человек очень редко, но все-таки играл в «Челси».
Его встречает полный стадион, но ведь этот стадион не состоит из дураков. Когда через пять минут после приземления он называет Махачкалу домом родным (а родом он из Тамбова), куда он давно хотел вернуться, скажите мне, пытающемуся научить вас мыслить, вы верите в эти рассказы, если вам предлагают шесть миллионов евро в год, чистыми, без налогов?Я не верю, потому что переехать из «Челси» в «Анжи» – это так же, как если бы я работал в New York Times и перешел в «Огни Заполярья».
Я перешел бы в «Огни Заполярья», если бы мне предложили денег дох**. Я не говорил бы «дом» и «родина», а сказал бы, что жизнь спортсмена коротка, а мне хочется быть уверенным в завтрашнем дне, что срать я хотел на попадание в символические сборные мира, я просто хочу очень много денег. Как и вы, читающие эту колонку, хотите, чтобы денег было дох**.
Юрий Жирков предпочел другой путь – пи**ть перед микрофонами. Ему хлопали.
Теперь среди коллег я стяжал репутацию не просто нерукопожатного человека, а злобного тролля, якобы я завидую Жиркову. Это Жирков должен завидовать Кушанашвили, ибо у Кушанашвили IQ больше, чем у Эйнштейна.
Мне завидовать тут нечему, я только злюсь, что парню, который разучился играть в футбол, платят деньги, которые моему папе, встававшему в пять утра и ложившемуся в четыре, было не заработать за всю жизнь. Поэтому я и злюсь, хоть вы меня зачислите в пещерные люди.
Скоулз за всю свою карьеру заработал столько денег, сколько Жирков заработает за год в никчемной команде.
Теперь мораль. Юра Жирков может говорить все, что угодно. Ему будут хлопать ровно до момента, когда он обосрется. А когда человек кладет на алтарь большого футбола (который для меня, поскольку я вырос в Грузии, не просто игра, а религия) мешок денег, он неизбежно обосрется.
Пол Скоулз вышел в центр поля, поднял руку и отмахивался от микрофона, но ему пришлось сказать несколько слов. Я смотрел репортаж, и у меня был ком в горле.
Я не знаю всей биографии Пола Скоулза, и это не важно. Он сказал, что все, что он хотел, – это играть в футбол. У него в словарном запасе, может быть, не столько слов, сколько у меня, но он не лицемерит и не говорит слов «дом» и «родина». Он просто сказал, что все, о чем он мечтал, – это не подвести свой город Манчестер.
После этих слов Пол Скоулз закрыл рукой лицо, а когда у него эту руку отодрали и стал обнимать его не кто-нибудь, а сам Пеле, приехавший на прощальный матч, – было видно, что Скоулз плакал.
Он выходил на поле с 40-градусной температурой, у него погиб в автокатастрофе ребенок, и на второй день, чтобы заглушить боль, он выходил на поле и играл за Манчестер, ибо футбол – это больше, чем шесть миллионов евро в год, это присяга, которую ты принес на первой тренировке.
Манчестер встал, с ним встал весь мир и аплодировал. И когда Пол Скоулз оглянулся, он увидел выложенное телами людей слово «гений».
Что увидит перед собой в конце карьеры Юрий Жирков? Он увидит только одно слово, выложенное такими, как я, «рвач». Запятая. «Иди на х**».
P.S. Жирков по-прежнему играет в беспомощном «Анжи», Скоулз, которого почитали, но считали архаичным, вернулся. Иракли, поклонник Пяточек
Ираклий Пирцхалава, которого вы знаете как певца Ираклия, интеллектуальный ковбой, что нас с ним роднит.
Ну, знаете, из той породы пацанчиков, что вовремя ввинтят в порожнюю беседу цитаты из «MADMAN» про неудавшийся эксперимент Бога с человеком или сразит трассирующей шуткой умеренного воображалу за столом. (Я еще люблю при барышнях кричать, что любую из них научу делать порох изо льда, ни бельмеса не понимая, что сие значит.) Он тоже, как и я, до рождения своей русско-грузинской раскрасавицы устремлялся в приключения, как горнолыжник с высокой горы; ан, теперь, изволь в 7.00 качать смысл жизни на руках.
Это так трогательно – слышать от в прошлом бонвивана в ответ на вопрос о самом любимом на свете занятии: «Целовать пяточки Сонечки».
Так трогательно – от парня, который в прошлом, недавнем совсем, если и отпускал ремарки, скучные, с интонацией восхищения, то только в адрес футбола, теперь слышать жгучие монологи, «как Она растет».
Она, Принцесса, дирижирует его жизнью, и наши диалоги теперь – на 5 процентов о работе, на 95 – о детях.
Он, как и я, говоря о своей Половине и Принцессе, занимается улыбчивым самобичеванием, обзывая себя – «на фоне роскошных леди – мужем крайне умеренного таланта (но мы – грузины и, даже критикуя себя, нам не избыть победного свечения).
Ираклий всегда брал только одним: кондотьерски нахальным жизнелюбием, помноженным на требовательность к другим.