Под барабанную дробь она вскарабкалась по металлической лесенке. Канат был натянут на головокружительной высоте: сорвешься – костей не соберешь. Как всегда случается в такие мгновения, публика затаила дыхание. Эмилия демонстративно не стала прицеплять страховочный тросик, просто оттолкнула его рукой. Женщина ступила на канат, он качнулся под ней, загудел низким, еле слышным басом в тишине. Она шла над пропастью, покачивая опахалом.

Иван следил за ней, стоя в проходе вместе с другими артистами.

– Что она делает? Зачем страховку не пристегнула? – при этом говорившие почему-то косились на Поддубного.

Затем последовал прыжок с разворотом на сто восемьдесят градусов, после него – шпагат на канате и воздушные поцелуи зрителям.

Эмилия несколько раз вышла на поклон. Публика словно чувствовала, что видит артистку в последний раз, хотя ее будущие выступления и значились в афишах. Цирковая дива убежала с манежа, ее сменили паяцы.

– Зачем ты рисковала? Я боялся за тебя, – укорял Эмилию Иван.

– Мне так хотелось. Просто не могла иначе. Я сейчас готова на самое страшное безрассудство.

Из глубины служебного прохода за Эмилией наблюдал синьор Труцци, буквально глаз с нее не сводил, словно она могла прямо сейчас, не переодевшись, не собрав вещей, сесть в пролетку и укатить прочь из Севастополя. Итальянец выждал небольшую паузу и подошел к Эмилии.

– Больше так не делайте, прошу вас, – сказал он и посмотрел на Ивана, ища у него поддержки.

– Я ей то же самое говорил. Но она… – Поддубный почувствовал, как женщина сжимает ему ладонь, мол, молчи, не зли владельца цирка.

Иван замолчал. Ответила Эмилия:

– Обещаю, что на моем завтрашнем представлении подобного не случится, – пообещала она.

– Что ж, будем надеяться.

Поддубному, конечно же, хотелось высказать владельцу цирка свое к нему отношение. Ну как можно не разрешить артистке съездить к умирающему отцу? Но приходилось молчать.

– Идем, – сказал Иван и повел Эмилию за собой.

Синьор Труцци тут же кивнул одному из ливрейных, тот двинулся следом, особо и не скрывая, что присматривает за артисткой, чтобы не сбежала. Когда Иван и его спутница зашли в гостиницу, ливрейный устроился на лавочке у входа.

– Вот видишь, он следит за каждым моим шагом, – прошептала женщина.

– Все должно получиться.

– Я так волнуюсь.

– Я не хотел бы отпускать тебя.

– По-другому нельзя.

Вещи Эмилии уже были упакованы – большой сундук и несколько чемоданов, шляпные коробки.

– Надо присесть на дорогу. Так принято, – сказал Иван.

Эмилия села на кровать рядом с ним. Молчали. Поддубному вспоминалось, сколько страстных ночей он провел в этой небольшой комнате. Было стыдно и одновременно сладко вспоминать.

– Возьми кольцо, – попросил Иван.

– Сейчас не надо. Мало ли как сложится жизнь. Мы можем встретиться вновь не так уж скоро, – отвечала женщина. – Любовь крепка, когда любящие вместе. Ты можешь влюбиться в другую.

– Ни за что и никогда.

Эмилия улыбнулась:

– Любил же ты и до меня. Почему этого не может произойти и после?

– Эта была не любовь, а мечта.

– Помню, ты даже не умел толком целоваться. Я, когда устроюсь, напишу тебе, чтобы и ты смог приехать, – напомнила Эмилия, хотя это и было уже десять раз оговорено.

Снаружи в стекло ударил и отскочил скомканный лист бумаги.

– Пора, – поднялась Эмилия и распахнула окно.

Внизу на мостовой стоял экипаж. На этот раз извозчик вел себя тихо. Под окном в сгущающихся сумерках виднелся кузен Эмилии. Подкрученные усики лоснились в свете фонаря.

– Шандор, я сейчас, – обратилась к кузену женщина.

Поддубный обвязал сундук веревками, позаимствованными в цирке, и аккуратно спустил его со второго этажа. Шандор и извозчик с трудом установили его на подножке для багажа. Окна номера Эмилии выходили на улицу, а потому ливрейный, посланный синьором Труцци, ничего и не заметил, продолжая сторожить дверь гостиницы для цирковых артистов, большинство из которых все еще были заняты в представлении. Иван спустил чемоданы со шляпными коробками.

– До свидания, – шепнул он Эмилии, когда она уже сидела на подоконнике, обвязанная петлей для спуска.

– До встречи, – женщина торопливо поцеловала его.

Поддубный перебирал веревку руками. Эмилия отдалялась от него. Шандор подхватил ее, помог стать на мостовую. Прощальный взмах руки, воздушный поцелуй. Пролетка медленно, чтобы не шуметь, отъехала от гостиницы. Иван стоял у раскрытого окна. Из цирка доносились звуки оркестра. На душе было пусто и тоскливо. Поддубный прикрыл рамы, снял со стены забытую Эмилией афишу и свернул ее в трубочку, а потом просто закрылся в своем номере. На удивление быстро заснул.