Желая узнать что-нибудь о таинственных прогулках, надзиратель пару раз следил за Анрио. Генерал ни с кем не разговаривал, не было и ничего необычного в его поведении, если не считать того, что он устраивался в укромном месте около изящного особняка в квартале Мадлен и подолгу оставался там. Любовное свидание? Надзиратель предполагал, что Анрио влюблен в замужнюю женщину, которая, быть может, не знала о его любви. И он надеялся увидеть ее, когда дама проходит мимо. В самом деле, ему даже показалось, что когда у двери особняка остановился экипаж, Анрио жадно смотрел на него, стараясь не попадаться на глаза кучеру.

Куда же пропал генерал Анрио?

Между тем над Парижем прогремел пушечный залп, и с террасы Шарантона можно было отчетливо расслышать неясный гул, нечто глухое и хриплое, как шум чудовищного прилива.

Закончилась среда, а Анрио все не возвращался. Несчастный надзиратель, рискуя потерять место, решился доложить о происшедшем. Он написал рапорт, чистосердечное признание в том, что разрешал генералу Анрио покидать приют для коротких прогулок по близлежащим улицам. Он признавал себя виновным в преступной оплошности, неосмотрительности, но ни в коем случае не в пособничестве побегу.

И сам отправился к начальству, бормоча:

— Мне конец, меня уволят! Что станется со мной в моем-то возрасте? Где я найду работу? Ну почему генерал так поступил со мной, ведь я всегда по-доброму относился к нему?!

Охваченный страхом, бедняга поскребся в дверь директорского кабинета и, услышав: «Войдите!», проскользнул внутрь.

— А, это вы, Борно? — директор, стоя перед зеркалом, внимательно разглядывал себя. — Что нового?

— Ничего, господин директор, разве что вот это письмо, которое объяснит вам…

И дрожащей рукой он протянул злосчастный рапорт, содержавший отставку, увольнение, конец.

— Недосуг мне сегодня читать рапорты, — ответил директор.

— Хорошо! Тогда я приду завтра, — прошептал надзиратель.

В глубине души он надеялся, что генерал вернется, сжалившись над ним, до смерти перепуганным, или, если он заболел, то черкнет словечко, чтобы успокоить его.

— Завтра тем более, — возразил директор, резко повернувшись. — А, Борно? Вам ведь не понять этого, верно? Вы старый шуан, да? И вас, конечно же, не устраивает то, что происходит в данный момент? Карлу X приходит конец! — И замурлыкал:

Услышав слова из самой последней песни Беранже, Борно поднял голову.

Он внимательно посмотрел на директора и обнаружил удивительные перемены в его внешности.

На директоре все еще был служебный редингот, но на голове вместо черной шапочки — фуражка с трехцветной кокардой. Борно углядел портупею, а также то, что рука директора тянулась к ружью, стоявшему в углу. Надзиратель не мог прийти в себя, настолько был ошеломлен.

— Да! Именно так, Борно! Я покидаю вас! Довольно с меня этой лечебницы. Надеюсь, вам будет не хватать меня, так что если я с моими товарищами останусь в живых сегодня вечером, обещаю вернуться, но только после того, как возьмем Тюильри, поскольку сейчас я отправляюсь брать Тюильри. Всего хорошего, Борно!

У надзирателя отпала челюсть, а директор, подхватив ружье, двинулся, чеканя шаг, к двери и, насвистывая марш, покинул кабинет.

— Чем все это закончится? — пожал плечами Борно, возвращаясь к себе.

Генерал Анрио примкнул к восставшим, потому что ему не давала покоя мысль отомстить Бурбонам, потому что он любил свободу, потому что сердце его оставалось молодым и кровь вновь забурлила в венах, когда он увидел, как восстали из мертвых три цвета, которые так долго вели его к победе. Наконец, он надеялся, что вспыхнувшая революция подомнет под себя Карла X с его присными и заменит правителем, чье имя многое говорило французам и о ком они помнили всегда, — Наполеоном II!

Еще генерал хотел отомстить за себя. Его предали, и он знал, кто. Подозрения закрадывались уже давно, только случай открыл ему, каким образом полиция узнала о его участии в заговоре, частью которого было снарядить капитана Латапи в Пернамбуку, чтобы с помощью пиратов организовать экспедицию на Святую Елену, похитить императора и отправить его либо во Францию, либо, в крайнем случае, в Америку, откуда нетрудно было бы при первой же оказии вернуться на берег бывшей своей империи.

Генерал ничего не знал о доносчике. Внезапный арест, скорый допрос — и вот он уже в тюрьме, где содержится в обстановке строжайшей секретности, ожидая суда. Вдруг за ним пришли, впихнули в карету с занавешенными окнами, долго куда-то везли. Наконец прибыли в не знакомый ему портовый город. Здесь его заперли в камере и отдали, как объявил начальник охраны, в распоряжение морского префекта.

В камере он провел долгие месяцы безо всякого сношения с внешним миром. Лишь однажды начальник охраны вошел к нему и объявил, что заключенный встретится с инспектором, проверяющим тюрьмы. У генерала выяснили, не желает ли он чего-нибудь, и попросили повежливее говорить с инспектором об условиях, в которых содержатся заключенные.