Генерал Анрио спросил, нельзя ли ему получить чернила и бумагу, дабы написать прошение, которое он хотел передать инспектору. Ему принесли все, что требовалось, и вновь оставили одного.

Анрио подготовил длинную петицию против своего заточения, требуя суда и встречи с лицом, которое донесло на него, чтобы выяснить, какие факты повлекли за собой арест и длительное заключение.

Инспектор — чиновник, проникшийся сознанием собственной важности, чрезмерно устал от исходящих отовсюду нападок политических заключенных и чтения их петиций, в которых каждый утверждал свою невиновность и требовал объяснений, разъяснений, суда, всего того, в чем правительство им упорно отказывало.

Случилось так, что Анрио знал инспектора, который очень удивился, встретив генерала в тюремной камере. Они говорили о прошлых своих отношениях, к пущему удовольствию инспектора, хотя бы на этот раз избежавшего докучливых прошений, утверждений невиновности, требований суда и тому подобного.

Анрио очень часто встречал этого молодого чиновника у баронессы де Нефвиль. Первым побуждением было спросить о ней. Он так долго не видел и столько раз вспоминал ее, столько раз его спасали от приступов отчаяния воспоминания о счастливых вечерах, проведенных в обществе этой чудесной женщины!

Он умирал от желания спросить у инспектора:

— А госпожа де Нефвиль? Как она?

Однако, став заключенным, Анрио обрел хитрость и подозрительность. Всюду ему мерещились шпионы, враги, их уши и глаза, руки, готовые его схватить. И, разумеется, вызывал подозрение этот молодой человек, ставший инспектором тюрем и оказавшийся теперь в его камере. Неотступно преследовала мысль, насколько откровенен он был с ним когда-то? Возможно, эта откровенность и стала причиной его ареста?

О, зачем он так распускал язык в салоне баронессы де Нефвиль? Она восхитительна, но какое же подозрительное окружение было у нее! Красавица принимала людей, которые могли оказаться шпионами. Узнав о должности молодого человека, постоянно крутившегося в ее салоне, Анрио начал лихорадочно вспоминать, кого встречал у баронессы. Среди них, определенно, был доносчик, человек, которому он обязан своим арестом и восемью годами мучений. Выйдя на свободу, он бы отыскал его и не стал тянуть с отмщением!

Итак, он не упомянул баронессу, но инспектор отнюдь не сдерживался. Он с удовольствием вспоминал прошлое, более или менее скрыто намекая на обходительность дамы, а поскольку Анрио хранил молчание, инспектор вскользь коснулся темы, интересовавшей их обоих:

— Ну конечно же! У вас зуб на бедную баронессу! Я понимаю вас, черт побери. На вашем месте я поступил бы так же. Простите, что напомнил вам о неприятных вещах.

Анрио это удивило:

— Если я не ошибаюсь, вы не осуждаете меня?

— Разумеется, нет. Не в моих правилах, и как человека и как инспектора, издеваться над заключенными. Оправдывая тех, кто виновен в их несчастьях…

С этими словами инспектор поднялся. Он был счастлив оттого, что генерал избавил его от тягостной сцены — выслушивать жалобные стенания по поводу несправедливости, допущенной по отношению к честному человеку. У генерала хватало ума не докучать людям. Он вроде бы даже не держал зла на ту, что упрятала его в каталажку.

Анрио побледнел, у него задрожали руки. Пару раз он провел платком по лбу, как бы вытирая несуществующий пот. Ему было страшно поверить тому, что он услышал от инспектора.

— Прошу вас, господин инспектор, еще одно слово, если возможно! Сказанное вами только что, надеюсь, не относится к баронессе де Нефвиль, у которой я столько раз имел удовольствие встречать вас?

— А к кому же еще это относится? Неужели, генерал, вы до сих пор сомневаетесь в том, кому обязаны своим пребыванием здесь, в тюрьме Его Величества?

— Нет, нет, я ничего не знаю точно, но очень хотел бы знать! Скажите же, прошу вас!

— Я и так слишком много сказал вам, генерал! Если до вас не дошло, то продолжайте относиться к баронессе, как раньше. Очень странно, что вы ничего не знали о самой опасной шпионке короля.

— О Боже! — Анрио почувствовал, как в его сердце вонзилось множество стрел.

— Я понимаю, вам хотелось бы надеяться, — невозмутимо заметил инспектор, — что ради дружбы, которой она, кажется, вас дарила, и большого доверия к ней с вашей стороны баронесса забыла свои обязанности. И не думайте, мой бедный генерал!

Для нее и вы, и я, и все те, кто посещал ее салон, были всего лишь объектами наблюдения, и едва мы покидали обворожительную хозяйку, как доклад, составленный ее прелестной ручкой, доводил до сведения префекта полиции наши действия, слова и даже, возможно, наши мысли.

— Дрянь! — прошептал Анрио. — О, если бы она была здесь!..

— Если бы она была здесь, мой бедный генерал, то очень быстро убедила вас, что во всем виноваты вы сами, а пребыванием здесь обязаны только сложившимся обстоятельствам. Вы бы ужаснулись и снова воспылали любовью к ней…

Кстати, если вас это интересует, она теперь в фаворе как никогда, и будь на то ее желание, ибо правительство немало должно ей за оказанные услуги, она давно уже могла добиться вашего освобождения. Но ведь ей это даже в голову не пришло! Обещаю, вернувшись в Париж, нанести ей визит и рассказать, если позволите, в каком тяжелом положении вы оказались и как она осчастливит вас, приложив руку к вашему освобождению.