Айша недовольно надула губы и потихоньку сунула амулет в карман, туда, где лежали ее собственные украшения. Мол, чтобы не пропал. Она спокойно сняла платье и повесила его на обычный крючок. По очереди держа Мариату за руки, Зохра и Хадиджа Шафни тоже разделись. Не веря глазам своим, Мариата изумленно смотрела на этих трех женщин. Она никогда еще не видела обнаженного женского тела.

— Пойдем со мной, моя милая, — сказала Хадиджа Шафни. — Мы сейчас тебя вымоем чисто-чисто. Тебе покажется, что ты заново родилась. — Она обернулась к Зохре. — Аллах, как от нее дурно пахнет. Где вы ее нашли? Она что, спала вместе с верблюдами?

— Почти. Девчонка из кочевого племени, всю жизнь жила в пустыне, — усмехнувшись, ответила Айша. — Туарегская принцесса, говорят, или что-то в этом роде.

Хадиджа покачала головой и поцыкала кривыми зубами.

— Ох уж эти девушки из пустыни. Они совсем не моются, некоторые даже воды боятся. Говорят, что в ведре с водой сидит джинн, вы представляете? Такой шум поднимают, просто ужас. Можно подумать, что быть чистой — это не удовольствие, а страшная мука.

— Не только удовольствие, но и наш священный долг, — строго напомнила Лалла Зохра.

Как Мариата ни сопротивлялась, они потащили ее в мыльную. Здесь крики бедняжки звучали еще громче, отражаясь эхом от блестящего кафеля стен и каменного пола. Куда она ни бросала взгляд, везде были лоснящиеся от пота и воды голые женские тела, лишь слегка прикрываемые черными волосами, сбегающими по спинам и грудям. Как это странно! Неужели они — те же самые женщины, которых она видела в городе, закутанные с головы до ног. Тогда у некоторых были видны только глаза… А вот теперь они оголились друг перед другом, нагло выставили напоказ даже самые интимные части тела, с которых были удалены волосы, все до единого. Мариата не могла не заметить этого. Женщины ее народа ходили с непокрытой головой и открытым лицом, но такое откровенное бесстыдство считалось бы у них позором.

Она все еще изумленно оглядывалась по сторонам, как вдруг Айша опрокинула ей на голову целое ведро воды, от которой валил пар. Едва не задохнувшись от нехватки воздуха, Мариата с размаху отвесила ей оплеуху и закричала во всю мощь легких. Когда банщица своими огромными толстыми ручищами попробовала потереть ее большим куском черного мыла, сваренного из мякоти оливок и глины, она стала яростно отбиваться.

— Прекрати сейчас же! Прямо как ребенок малый! — с досадой ворчала Лалла Зохра, крепко держа Мариату за руки.

— Я взрослый человек, оставьте меня в покое! — кричала Мариата, сверкая глазами от возмущения.

Это были первые слова, которые они от нее услышали. Пораженные женщины на мгновение утратили бдительность.

Первой опомнилась Лалла Зохра.

— Если хочешь, чтоб мы обращались с тобой как со взрослой, ты должна вести себя соответственно. Вот, возьми и начинай мыться. Да смотри, делай это как следует. — Она протянула Мариате мыло.

Та нерешительно стала тереть руку черным куском. На ощупь мыло было противное и скользкое, как лягушачья икра. Как вещество столь черное и омерзительное способно сделать тебя чистой? Это противоречит всякому разуму.

— А теперь три посильней! — Зохра дала ей веревочную мочалку и внимательно стала смотреть, как Мариата осторожно провела ею по намыленной коже. — Еще крепче!

— Смотри, вот так. — Хадиджа положила свою громадную ручищу поверх ладони Мариаты, нажала посильней и водила вверх и вниз, пока кожа не загорелась. — Видишь? — Она широко улыбнулась. — Грязь отходит. Смотрите! — Женщина повернулась и кивком подозвала местных жительниц. — Смотрите! Вы когда-нибудь видели столько грязи? Да ведь она слоями с нее сходит, в шарики скатывается! Под нею наша детка будет белая, как настоящая арабка!

Все смотрели и смеялись, довольные, что их любопытство наконец-то удовлетворено.

Мариата злобно оглядела их.

— Что глаза вытаращили? Чего тут не видели? На себя посмотрите. Все бледнокожие, дряблые и жирные, как черви!

Одну женщину, которая подошла слишком близко, она с силой двинула кулаком в огромный живот, потом оскалила зубы, увидела, что все в испуге отпрянули, потонули в облаках пара, и засмеялась.

— Что, боитесь, укушу? Люди пустыни кусаются как Кель-Асуф! Да, мой народ — народ пустыни, и я горжусь этим!

С этими словами она вскочила, выбежала из мыльной, не вытираясь, оделась, схватила платье Айши, сумку с бахромой и бегом покинула хаммам. Только длинные черные косы хлестали ее по спине, словно скользкие угри.

Усман нашел ее, когда солнце уже садилось, на дороге, ведущей к югу, в сторону Эрфуда, за которым начиналась Сахара.

Он остановил рядом с ее верблюдом свой видавший виды джип, опустил запыленное стекло и спросил:

— Ты что это надумала?

— Я не останусь с этими людьми.