Фармакис знал, что в конце концов ему не избежать встречи с комиссией. Вчера ночью ему пришла в голову мысль, что, пожалуй, неблагоразумно в трудное время постоянно «отсутствовать» в конторе.

И вот он уже с улыбкой пожимал руку Илиасу Папакостису.

– Присаживайтесь, присаживайтесь, я прикажу подать кофе, – сказал он рабочим и поспешил сам пододвинуть стул одному из них.

Он всегда принимал Старика с большой сердечностью. Как только он видел этого старого шахтера с пышными пепельными усами и морщинистой кожей на лице, напоминавшей сухую, растрескавшуюся землю, он издавал такие радостные восклицания, что можно было подумать, будто приветствует друга, которого не видал много лет. Прежде всего он интересовался здоровьем их дальнего родственника. Как-то давно в разговоре случайно выяснилось, что оба они троюродные братья какого-то мясника. С тех пор каждый раз, как комиссия приходила в кабинет Фармакиса, он так много болтал о здоровье, делах и детях их троюродного брата, что Старик терял терпение. То же самое повторилось и сегодня.

– К черту троюродного брата! У нас есть дела поважнее, – не выдержал Старик.

Фармакис рассердился, он не любил, чтобы его перебивали, но не подал виду и попытался улыбнуться.

– Хорошо, хорошо. Сейчас я выслушаю ваши жалобы.

Вы, как видно, явились относительно вчерашнего несчастного случая? Не понимаю, как мог оборваться трос? – · спросил он, как обычно в таких случаях выражая крайнее удивление.

– Эти тросы надо было заменить еще в прошлом году, – громко сказал высокий, худой, сутулый шахтер по фамилии Кацабас.

Фармакис кивнул.

– Вы правы. Частичное обновление оборудования, безусловно, потребуется… Но это не значит, что все никуда не годится, как вы о том кричите каждый день в министерстве труда. Не будем преувеличивать, ведь в других шахтах, сами знаете, что творится! А доказательство – то, что у нас ежегодно бывает меньше несчастных случаев, чем всюду. Как бы там ни было, а компания оплатит больницу, если даже будет доказано, что виноват сам рабочий.

Последние слова должны были означать: «Я уверен, что рабочий тут ни при чем, но если, имея один шанс из тысячи, удалось бы доказать, что он сам виноват, то компания все равно оплатила бы больницу». Произнося их, он счел себя вправе самодовольно взглянуть на Старика, стоявшего перед ним.

Старик по привычке поглаживал свои пышные усы.

– Пока мы здесь болтаем, бедняга, наверно, уже отдал богу душу. Всю ночь он мучился в агонии. Ну что ж, не придется платить за его лечение.

Хозяин и рабочий посмотрели друг другу в глаза. Они были знакомы больше двадцати пяти лет. Когда, еще до диктатуры Метаксаса, Папакостиса впервые избрали в профсоюзный комитет, Фармакис готов был ссудить его небольшой суммой на постройку домика, но тот отказался. На следующий год он выразил желание быть шафером на свадьбе у Папакостиса. Но шахтер отговорился тем, что уже дал слово брату своей невесты. Фармакис разозлился и однажды, когда подвернулся случай, сказал ему с издевкой: «Находятся глупцы, которые верят, что вот-вот придут большевики и сделают их хозяевами. Но скоро они поплатятся за это головой». Он решил окончательно, что имеет дело с недалеким человеком, не понимающим собственной выгоды.

Конечно, сердечный прием, кофе, шутки и болтовня о троюродном брате были только внешней стороной их отношений. Нет, Фармакис обычно вел себя так не из тактических соображений и не из страха перед своим противником. У него вошло в привычку обращаться с рабочими запанибрата, даже если в душе он презирал их. Просто ему нравилось кичиться перед ними своей карьерой. А чтобы похвастать, нужна была непринужденная обстановка которую он и не упускал случая создавать: Фармакис принимал членов комиссии в своем кабинете, рассаживал в глубокие кресла, с улыбкой выслушивал их требования и почти всегда соглашался с ними. И все это для того, чтобы в удобный момент перевести разговор на свою собственную персону. Как и все, кто своими силами достигает чего-то в жизни, он испытывал истинное наслаждение, рассказывая о своем детстве, о том, как по праздникам он продавал свечи. Он разглагольствовал, размахивая руками, а его кошачьи глаза следили за лицами слушателей. И всегда самодовольно заканчивал: «Умные в жизни преуспевают, а дураки погибают».

Долгие годы шла жестокая война между компанией и шахтерами. Папакостис за время своего знакомства с Фармакисом сумел организовать четыре крупные забастовки, которые подорвали дела компании и заставили ее отступить, приняв требования рабочих. «Подлец, он умеет выбрать момент, чтобы нанести удар!» – кричал разъяренный Фармакис своему старшему сыну.

Но Фармакис сумел постепенно возвратить то, что вынужден был уступить в «трудные» времена. Например, после оккупации компания была обязана выдавать каждому шахтеру рабочую одежду, сапоги и обед. Через год бесплатную столовую закрыли, а во время гражданской войны сапоги и спецовку шахтеры получали уже только в кредит. То же самое произошло с зарплатой, увольнениями, надбавкой за вредную работу и так далее. Еще в «хорошие» времена Фармакис позаботился отправить Папакостиса и нескольких опасных шахтеров «отдыхать» на идиллические пустынные острова Эгейского моря (при диктатуре Метаксаса Папакостис был арестован и на три года сослан на остров Анафи).

Папакостис убежал с острова на лодке за несколько дней до вступления немцев в Грецию и всю оккупацию работал под чужой фамилией. Тогда ему не было еще и сорока лет, но волосы его уже посеребрились, а лицо утратило свежесть и покрылось морщинами. Речь у него была неторопливая и несколько назидательная. Прозвище Старик, которое дали ему позже шахтеры, постепенно прижилось к нему.

В те годы положение на шахте изменилось. Английский уголь не попадал в оккупированные немцами районы, и спрос на бурый уголь значительно увеличился. Компания открыла новую шахту, добыча велась посменно круглые сутки. Выработка возросла в пять pas по сравнению с довоенным уровнем, и все равно топлива не хватало. Фармакис продавал уголь немецким и греческим заводам, а также на черном рынке. Неожиданная удача вскружила ему голову. Он стал строить грандиозные планы и вступил в переговоры с большой австрийской компанией о создании огромного предприятия, которое занималось бы добычей угля во всей Аттике. Но именно в эти дни шла великая битва под Сталинградом. Ее исход заставил Фармакиса спуститься с небес на землю и прекратить всякую переписку с австрийцами.

Папакостис снова пошел работать на шахту в начале 1942 года. Старый десятник, хорошо знавший в лицо всех шахтеров, погиб во время какой-то драки. Состав служащих значительно обновился. За работой следил немецкий сержант, который пьянствовал день и ночь. Однажды утром Кацабас привел с собой Папакостиса.

«Он двоюродный брат моей жены и приехал с Корфу… Итальянцы – дерьмо. На Корфу они все воруют и воруют», – сказал он сержанту и сунул бутылку коньяка ему в карман шинели.

Папакостис, отпустивший длинные усы, с улыбкой смотрел на немца. Он достал фальшивое удостоверение личности, но сержант внес его в список, даже не проверив документов…