И он, и она стояли на коленях и с закрытыми глазами беззвучно молились возле низкого столика, на котором рядом с грубо вытесанным дощатым ящиком лежали две белые, как мел, человеческие кости — бедренная и отдельно от нее коленная чашечка.

Первым делом Элинор вознесла краткую молитву за того, кому они когда-то принадлежали, — был ли он святым или грешником, не имеет значения. После чего разрешила себе поддаться естественному при данных обстоятельствах настроению, отразившемуся, видимо, на выражении ее лица, потому что Гита виновато прошептала:

— Я ничего не могла поделать, миледи: они оба не обратили на меня никакого внимания.

С этими словами она опустила на пол рыжего кота, которого держала в руках и который теперь пошел по комнате с видом истинного и законного хозяина.

— Думаю, сам Господь этого не смог бы, — тоже шепотом утешила свою служанку Элинор, кивая на молящуюся пару, которая не видела и не слышала ничего вокруг.

Рыжий Артур, продолжая неторопливый обход комнаты, подошел к столику с костями и не без интереса принюхался. Элинор с улыбкой смотрела на него: только это невинное существо в состоянии хоть немного исправить ее настроение. Улыбка не сошла с ее лица и когда кот осмелился впрыгнуть на столик.

Сестра Руфь, находясь уже в том возрасте, когда долгое пребывание в одной позе, да еще с согнутыми ногами, представляет определенную трудность, присела на полу, вытянув ноги. И в это время Артур толкнул носом меньшую из двух костей, и та свалилась прямо на ноги сестре.

Та вздрогнула, открыла глаза и закричала.

— Благословен наш Господь! — кричала она, поднимая кость и прижимая ее к груди. — Хвала Ему! Он подал нам знак!

Испуганный кот соскочил со стола и ринулся вон из комнаты.

Гита, едва сдерживая смех, зажимая рот рукой, вынуждена была последовать за ним. Лишь молитва помогла Элинор удержаться от непристойного смеха.

Брат Мэтью открыл наконец глаза, у него был вид человека, с трудом приходящего в себя после долгого сна. Но он сразу увидел и понял главное: рядом с ним была сестра Руфь со святой реликвией на коленях, и ее лицо выражало восторг… нет, даже исступление. И еще он увидел настоятельницу Элинор.

Воздев длани к небу, он возопил:

— Вот! Вот оно, свидетельство! Святой Скаллагрим свидетельствует, что именно Тиндал должен стать прибежищем для его святых мощей! Он передает нам это через нашу дорогую сестру Руфь!

— Видимо, так, — проговорила Элинор, чтобы что-то сказать.

Монах бодро поднялся на ноги, его долговязое тело, казалось, заполнило всю комнату.

— Вы сказали «видимо», сестра? — спросил он, с возмущением глядя на Элинор с высоты своего роста.

— Видимо, брат Мэтью, — решительно повторила та. — Потому что я никогда не слышала о таком святом. Быть может, вы просветите меня?

Он сразу это сделал.

— Это один из местных святых, миледи. Полагаю, вы не знаете о нем, поскольку происходите не из наших мест.

— Он еще не причислен к лику святых? — спросила она.

Элинор была вынуждена проявлять некоторую осторожность в этом вопросе, так как Англию переполняли оставшиеся с прежних времен языческие, но тем не менее любимые духи и божки, постепенно превращавшиеся в сознании людей в праведников и святых. Таким образом сохранялась какая-то преемственность, и, возможно, это было, в общем, неплохо, однако Элинор предпочитала все-таки дождаться, пока сама Церковь решит, кому из древних кумиров будет оказана честь войти в сонм новых святых.

— Это вопрос времени, миледи, — ответил ей брат Мэтью. — И если мы окажемся достаточно мудры, чтобы раньше других признать его святость, он несомненно отблагодарит нас своими чудесами.

— Ах, он такой славный мальчик! — подала голос сестра Руфь, продолжая поглаживать кость.

— Мальчик? — недоуменно переспросила Элинор.

— Разумеется, миледи. Это видно сразу. Стоит только поглядеть на размер костей. Я это понял сразу. — В голосе Мэтью слышалось порицание ее невежественности.

Элинор подошла ближе.

— Действительно, — сказала она. — И отчасти поэтому, брат, я полагаю, эти кости могут пока остаться в Тиндале на попечении сестры Руфи…

Та взглянула на Элинор с благодарностью, которая украсила ее бесцветное маловыразительное лицо, сделав его почти красивым и стерев с него на мгновение следы немалого числа горьких лет, проведенных на этой земле.

— Могут остаться, — продолжала Элинор, — до той поры, когда у вас в руках появятся доказательства принадлежности этих костей поименованному вами человеку, а тот, кто благоволит продать их, появится здесь собственной персоной. Тогда мы и будем решать основной вопрос — о покупке. Согласны?