Кажется, он опять произнес вслух это имя, но ведь сейчас Сигни рядом не было… Только этот надоедливый Кутберт.

— Сэр…

Ральф выругался, встал и опоясал себя мечом. Кутберт опасливо посторонился.

— Разве ты не видишь, парень? Я готов. Вперед, к Тиндалу! Там я узнаю все, что произошло. А по дороге ты развлечешь меня рассказом о том, как искал пропавших овец, ладно?

Дождевые капли стучали по деревянным ставням на окнах кельи Элинор. Когда-нибудь он кончится, этот дождь? Так, казалось, должен был думать каждый из находящихся в келье, если бы их не занимали совсем другие мысли.

— Теперь, Ральф, — сказала настоятельница, — после того, как вы услышали рассказ Томаса о нападении на сестру Кристину, я жду, что скажете нам вы.

— Скажу, что кто-то лжет! — изрек тот.

— Мнение вполне приемлемое, — согласилась Элинор. — Но кто? И в чем именно?

— Во-первых, — начал он, с трудом подбирая более или менее осторожные выражения, — прошу простить меня, если, не подвергая сомнению истинность веры, которая живет в душе сестры Кристины, я скажу, что никак не могу поверить в то, что все эти ссадины и синяки ей нанес наш Господь. — Ральф осторожно взглянул на Анну. — При этом я вовсе не думаю, что она лжет…

— Мы тоже не думаем этого, — поспешила согласиться с ним Элинор. — И я буду молиться, чтобы в самом ближайшем времени ей было иное видение, в котором наш Спаситель отнесся бы к ней с куда большей добротой. — Она повернулась к своей служанке. — Пожалуйста, Гита, сходите к сестре Матильде и попросите принести нам свежего хлеба и кувшин эля. По-моему, все мы уже довольно давно постимся.

Ральф надеялся, что никто из присутствующих не заметил, как его передернуло при слове «эль».

Когда за Гитой закрылась дверь, Элинор сказала:

— Благодарю вас, брат Томас, что вы не стали описывать при ней подробности покушения на возможное насилие.

— Его не было, — повторила свое прежнее утверждение Анна. — Однако теперь мы можем похвастаться наличием в монастыре не только убийцы, но и насильника.

Элинор не понравилась некоторая легкомысленная, как ей показалось, насмешливость, которую уловила в тоне своей наперсницы, и, нахмурившись, она сказала, обращаясь к Ральфу:

— Быть может, это один и тот же человек?

— Вряд ли, — ответил коронер. — Насколько мне известно, убитого и сестру Кристину ничто не связывает. А может, они родственники?

— Убитый был простым солдатом. Сестра Кристина происходит из знатного семейства.

— Могу я высказать свое предположение, миледи? — спросил Томас.

— Разумеется, брат, — ответила Элинор, стараясь не смотреть на него.

Тот продолжил:

— Если рассматривать то, что поведала сестра Кристина, с точки зрения, извините, здравого смысла, все подозрения падают все же на этого несчастного юношу Мориса. И, значит, косвенно на его слугу Уолтера.

— А что вы скажете о том неизвестном, — напомнила Анна, — которого, как утверждает Уолтер, он заметил около своего закутка?

— Скорей всего, это выдумка, — ответил Томас. — Или…

— Или чистая правда, — закончил за него Ральф.

— Почему вы так думаете? — спросила у него Элинор.

После недолгого раздумья он заговорил:

— При всей склонности молодого Мориса к буйным припадкам, мы заметили у него только два, в одном из которых я виню себя. И направлены они были не на женщин. Женщины, по утверждению Уолтера, вызывают у его хозяина страх. Однако сестра Кристина помогла ему в какой-то мере преодолеть его, когда подолгу читала молитвы рядом с ним. Она приносила успокоение, и мне не кажется слишком вероятным, чтобы он мог наброситься на нее и попытаться обесчестить. Кроме того, извините, для осуществления этого нужны силы, которых у несчастного юноши очень мало.

— Безумие придает силы.

Это сказал Томас.

— Не всем, брат… Но, конечно, мы оба исходили только из предположений. И как еще одно из них, я хочу сказать… Сестра Кристина говорила о багровом, или пурпурном, оттенке лица. Такого же цвета лицо — не один только шрам, а все лицо — можно увидеть еще у одного из находящихся в лазарете. Я говорю о нашем полубезумце, как мы его назвали. Кстати, одежда на нем напоминает монашескую. Впрочем, ночью, в полумраке часовни, и цвета, и оттенки не очень разберешь.

— Ночью все кошки серы, — сказала Анна.

— Должна ли я так понять вас, коронер, — произнесла раздумчиво Элинор, — что, сняв с этого несчастного безумца подозрение в убийстве, вы выдвинули новое: в попытке обесчестить монахиню?

— Да, — не очень уверенно ответил Ральф, потирая небритые щеки. — Пожалуй, вы правильно это сказали. Он казался мне слишком слабосильным для того, чтобы совершить такое убийство. Но, как мы только что говорили, безумие придает силы. Так что все мои подозрения сохраняются.