— Это едва ли можно считать поводом для мести, — заметил Вертен.

— Нельзя, — согласилась она. — Но мы, музыканты, чрезвычайно чувствительны.

Вертен с прищуром посмотрел на нее; что-то еще из беседы с Вольфом лежало под спудом в его памяти. Какое-то еще одно высказывание, вылетевшее у Вольфа по поводу «дьявола» Малера.

— Был ли кто-то еще, кто мог затаить злобу на него? — спросил он. Потом его внезапно осенило. Вертен вспомнил, что именно сказал Вольф; был еще один композитор из тех времен, которого якобы тоже обокрал Малер. Который, по словам Вольфа, окончил свои дни «здесь». Под этим он имел в виду лечебницу для умалишенных.

— Некто, кто позже мог помешаться?

Натали с удивлением уставилась на него. Затем это выражение быстро сменилось почти презрительной ухмылкой.

— Адвокат, не все творческие личности являются психически нездоровыми.

— Я и не исходил из того, что они таковы. Я спросил вас еще о ком-нибудь из прошлого Малера, кто мог закончить свои дни в сумасшедшем доме. Кто также мог затаить обиду.

— Я полагала, что мы ищем кого-то более ощутимого, нежели призрак.

Конечно же, она была права. Этот злоумышленник скрывался среди живых. Но Вертен настаивал просто потому, что женщина, похоже, что-то скрывала.

— Безусловно, я могу навести справки у придворного советника Крафт-Эббинга о бывших пациентах Государственной психиатрической лечебницы земли Нижняя Австрия.

— Хорошо, — уступила она. — В этом не будет необходимости. Я полагаю, что вы имеете в виду Ротта. Ганса Ротта. Он умер в лечебнице в 1884 году.

Имя было знакомо. И Берта, и Краус упоминали этого молодого композитора.

— Малер и Ротт были близкими друзьями? — осведомился Вертен.

— Они состояли членами Вагнеровского общества. Как и Вольф. Я знаю, что Густль восхищался талантом Ротта. Когда тот умер таким молодым, не дожив до двадцати шести лет, для него это было трагедией.

Натали замолчала, как будто ей было больше нечего сказать. Но Вертен чувствовал, что она выложила не все, точно так же, как ощущал, что уже не сможет вытянуть это из нее.

Тем не менее у него появилась мысль, где он может узнать больше о Гансе Ротте.

Вертен вновь сидел в кабинете редактора «Факела». Его не заявленное заранее посещение и запрос о сведениях по Гансу Ротту, казалось, доставили удовольствие журналисту, ибо Краус явно наслаждался, занимаясь поиском этой фамилии в огромном количестве расположенных по алфавиту папок, которые он держал в своей конторе.

— Да, — сказал он, извлекая пачку бумаг из голубой папки и возвращаясь к письменному столу. — Вот он, «Ротт, Ганс». Родился в 1858 году, а скончался в 1884. Его отец, Карл Матиас, был на самом деле довольно хорошо известным комическим актером. Он пострадал на сцене от какого-то ужасного несчастного случая в 1874 году и умер парой лет позже.

— Вы говорите, несчастный случай на сцене?

Краус метнул взгляд на Вертена поверх стекол своих очков.

— Такие вещи случаются. Я имею в виду в действительности.

Вертен вспомнил, что Шенберг сказал то же самое о недавнем случае с Цемлинским.

Он достал записную книжку в кожаном переплете и отметил этот факт.

— Ротт, очевидно, был вундеркиндом. Он начал учебу в консерватории в шестнадцать лет. Получил стипендию. Орган ему преподавал Брукнер, он очень дружил с ним и поддерживал его. В 1876 году юноша написал свою первую симфонию. Его следующая «Симфония Ми-мажор» была представлена на соискание Премии Бетховена в 1878 году. Именно тогда он стал неугоден Брамсу, ибо старик не мог поверить, что этот юный студент способен на такое сочинение. Он обвинил его в обмане, в плагиате. Это сломило Ротта. В 1880 году он ехал в Германию, чтобы получить второстепенную должность в Мюльхаузене, когда и произошел этот из ряда вон выходящий случай. Его сняли с поезда и отправили в психиатрическую клинику в Главной больнице. Там Ротт попытался покончить жизнь самоубийством, и на следующий год его перевели в Государственную психиатрическую лечебницу земли Нижняя Австрия.

Краус взволнованно поднял глаза от своих заметок.

— Он умер там через четыре года от чахотки, которой заразился в течение пребывания. — Журналист покачал головой: — Похоже, что больные туберкулезом не изолированы от прочих пациентов.

— А его связь с Малером?

— Я тоже думал об этом. Кстати, как он?

— Лучше, — заверил Крауса Вертен. — Это был тяжелый случай.

— Не пищевое отравление, как писали в «Нойе фрайе прессе»?

Вертен отрицательно покачал головой.

Краус потер руки в предвкушении перспективы получения доверенной информации, связанной с такими криминальными событиями.

— Итак, Малер и Ротт. Да, признаюсь, что до меня доходили музыкальные сплетни. Однако же следует воздержаться от передачи простых слухов, — изрек он с радостной улыбкой.

— Краус, — упрекнул его Вертен, бросая на журналиста взгляд судьи, ведущего процесс.

— Не забывайте, что это всего лишь толки, адвокат.