С этой точки зрения необходимое рабочее время приобретает другой смысл. Спрашивается, в каких количествах само необходимое рабочее время распределяется по различным сферам производства. Конкуренция постоянно регулирует это распределение, точно так же, как она постоянно его нарушает. Если в какой-нибудь отрасли затрачено слишком большое количество общественного рабочего времени, то эквивалент может быть уплачен только в таком размере, как если бы было затрачено надлежащее количество. Совокупный продукт — т. е. стоимость совокупного продукта — равняется тогда уже, следовательно, не тому рабочему времени, какое содержится в нем, а тому, какое было бы пропорционально затрачено, если бы совокупный продукт данной сферы находился в надлежащем отношении к продукции других сфер. Но в той мере, в какой цена совокупного продукта данной сферы падает ниже его стоимости, падает и цена каждой отдельной его части. Если произведено 6000 арш. холста вместо 4000 и если 12000 шилл. составляют стоимость 6000 арш., то они будут проданы за 8000 шилл. Цена каждого аршина будет 11/3 шилл. вместо 2, т. е. на 1/3 ниже его стоимости. Это, стало быть, то же самое, как если бы на производство одного аршина было затрачено на 1/3 рабочего времени больше, чем необходимо. При наличии у товара потребительной стоимости падение его цены ниже его стоимости свидетельствует, таким образом, о том, что, хотя на каждую часть продукта было затрачено лишь общественно-необходимое рабочее время {здесь предполагается, что условия производства остаются неизменными}, но на всю эту отрасль производства в целом затрачена излишняя, превышающая необходимую, совокупная масса общественного труда.

Нечто совсем иное представляет собой понижение относительной стоимости товара вследствие изменившихся [381] условий производства. Данный кусок холста, находящийся на рынке, стоил 2 шилл., что равняется, положим, 1 рабочему дню. Но он в любой день может быть воспроизведен за 1 шилл. Так как стоимость определяется общественно-необходимым рабочим временем, а не тем рабочим временем, какое требуется отдельному производителю, то день, понадобившийся производителю для производства 1 арш., равняется лишь половине общественно-определенного дня. Понижение цены аршина его холста с 2 шилл. до 1 шилл., т. е. падение цены аршина холста ниже той стоимости, в которую он ему обошелся, указывает лишь на изменение условий производства, т. е. указывает на то, что само необходимое рабочее время изменилось. Если, с другой стороны, издержки производства холста остаются без изменения, а повышаются издержки производства всех других предметов за исключением золота, т. е. денежного материала, или же издержки производства только определенных предметов, например пшеницы, меди и т. д., одним словом предметов, не входящих в составные части холста, то 1 арш. холста по-прежнему будет равен 2 шилл. Его цена не понизилась бы, но понизилась бы его относительная стоимость, выраженная в пшенице, меди и т. д.

* * *

Относительно той части дохода (в какой-либо отрасли производства, производящей товары, пригодные для индивидуального потребления), которая потребляется в виде дохода какой-нибудь другой отрасли производства, можно утверждать, что спрос равняется ее собственному предложению (поскольку производство ведется в надлежащей пропорциональности). Это то же самое, как если бы каждая из данных отраслей производства сама потребляла эту часть своего дохода. Здесь налицо только формальный метаморфоз товара: Т — Д — Т'. Холст — деньги — пшеница.

В обоих товарах, обмениваемых друг на друга, здесь представлена только часть присоединенного за год нового труда. Но ясно, во-первых, что этот обмен, при котором каждый из двух производителей потребляет в товаре другого часть своего продукта, представляющую доход, имеет место только в тех отраслях производства, где производятся предметы потребления, т. е. такие предметы, которые непосредственно входят в индивидуальное потребление и на которые поэтому доход может затрачиваться как доход. Во-вторых, столь же ясно и следующее: только для этой части обмена продуктов правильно, что предложение со стороны производителя равно его спросу на другие продукты, какие он хочет потребить. Здесь в действительности дело идет лишь о простом товарообмене. Вместо того чтобы самому производить свои жизненные средства, он производит жизненные средства для другого, а этот другой производит жизненные средства для него. Здесь не заключено никакого отношения дохода к капиталу. Доход в одной форме предметов потребления обменивается на доход в другой форме предметов потребления, т. е. на деле предметы потребления обмениваются на предметы потребления. Процесс их обмена определяется не тем, что оба они — доход, а тем, что оба они — предметы потребления. То обстоятельство, что со стороны своей формы они являются доходом, здесь совсем не играет роли. Правда, это обстоятельство обнаруживается в потребительной стоимости взаимно обмениваемых товаров, в том, что оба они входят в индивидуальное потребление, но это, опять-таки, означает только то, что одна часть предметов потребления обменивается на другую часть предметов потребления.

Форма дохода может проявить себя или выступить на передний план только там, где ей противостоит форма капитала. Но даже и в рассматриваемом нами случае неверно то, что утверждают Сэй [80] и другие вульгарные экономисты, а именно, что если А не может продать свой холст, т. е. ту часть своего холста, которую он сам хочет потребить как доход, или если он может продать его только ниже его цены, то это происходит потому, что В, С и т. д. произвели слишком мало пшеницы, мяса и т. д. Это может произойти потому, что они их произвели в недостаточном количестве. Но это может произойти и потому, что А произвел слишком много холста; ибо даже если предположить, что В, C и т. д. имеют достаточно пшеницы и т. д., чтобы купить у А весь его холст, то всё же они не покупают его по той причине, что ими потребляется только определенное количество холста. Или же это может произойти еще и потому, что А произвел холст в количестве, превышающем ту часть их дохода, которая вообще может быть истрачена на материалы для одежды, потому вообще, стало быть, что каждый может тратить в качестве дохода только определенное количество своего продукта, а производство холста у А предполагает больший доход, чем тот, который вообще имеется налицо. Но там, где дело идет лишь об обмене дохода на доход, смешно предполагать, что предметом спроса является не потребительная стоимость продукта, а количество этой потребительной стоимости, т. е. опять забывать, что в этом обмене дело идет лишь об удовлетворении потребностей, а не о количестве, которое имеется в виду, когда речь идет о меновой стоимости.

Однако каждый предпочитает иметь побольше какого-нибудь продукта, а не поменьше! Если это соображение должно разрешить затруднение, то [382] абсолютно непонятно, почему производитель холста, вместо того чтобы обменивать свой холст на другие предметы потребления и нагромождать эти последние en masse{37}, не прибегает к более простому процессу — к потреблению части своего дохода в излишнем холсте. Почему он вообще превращает свой доход из формы холста в другие формы? Потому, что кроме потребности в холсте ему надо удовлетворить и другие потребности. Почему он потребляет сам только определенную часть холста? Потому, что только количественно определенная часть холста имеет для него потребительную стоимость. Но то же самое относится также к В, С и т. д. Если В продает вино, С — книги, a D — зеркала, то каждый из них, может быть, предпочитает потребить излишек своего дохода в своем собственном продукте, в вине, книгах, зеркалах, а не в холсте. Стало быть, нельзя сказать, что если А свой доход, состоящий из холста, совсем не может превратить (или не может превратить соответственно его стоимости) в вино, книги, зеркала, то это с абсолютной необходимостью означает, что произведено слишком мало вина, книг, зеркал. Но еще более смешно изображать этот обмен дохода на доход — эту одну только часть товарного обмена — как весь товарный обмен в целом.

Итак, одну часть продукта мы разместили. Одна часть предметов потребления переходит из рук в руки в среде самих производителей этих предметов потребления. Каждый из этих производителей потребляет часть своего дохода (прибыли и заработной платы) не в своем собственном продукте, а в продукте другого, и он может это делать лишь постольку, поскольку другой тоже потребляет вместо своего собственного продукта чужой пригодный для потребления продукт. Это то же самое, как если бы каждый потребил ту часть своего пригодного для потребления продукта, в которой представлен его собственный доход.

Но что касается всех остальных продуктов, то здесь вступают в действие более сложные отношения, и только здесь обмениваемые товары противостоят друг другу как доход и капитал — стало быть, не только как доход.

Прежде всего нужно различать следующее. Во всех отраслях производства часть совокупного продукта представляет доход, т. е. присоединенный (в течение года) труд: прибыль и заработную плату. {Рента, процент и т. д. — это части прибыли; доход негодяя-чинуши составляет часть прибыли и заработной платы; доход других непроизводительных работников является той частью прибыли и заработной платы, которую они покупают на свой непроизводительный труд; он, стало быть, не увеличивает продукта, существующего в виде прибыли и заработной платы, а только определяет, какую долю этого продукта потребляют эти непроизводительные работники и какую — сами рабочие и капиталисты.} Но только в некоторых сферах производства доля продукта, представляющая доход, может непосредственно in natura стать составной частью дохода, т. е. может по своей потребительной стоимости быть потреблена как доход. Все продукты, представляющие только средства производства, могут быть потреблены как доход не in natura, не в своей непосредственной форме, а только по своей стоимости. Но эта стоимость должна быть потреблена в тех отраслях производства, которые производят предметы непосредственного потребления. Часть средств производства может служить в качестве того или иного предмета непосредственного потребления в зависимости от применения: например, лошадь, телега и т. д. Часть предметов непосредственного потребления может служить в качестве средств производства, как, например, хлеб для производства водки, пшеница в качестве семян и т. д. Почти все предметы потребления сами могут снова входить в процесс производства в виде отбросов потребления, как, например, изношенные и полусгнившие тряпки холста, используемые в производстве бумаги. Но никто не производит холст для того, чтобы он в виде тряпок служил сырьем для бумаги. Эту форму он приобретает только после того, как продукт ткачества вошел как таковой в потребление. Лишь в виде отбросов этого потребления, в виде остатка и продукта процесса потребления он может затем снова войти в другую сферу производства как средство производства. Следовательно, этот случай сюда не относится.