— Мимара?

Он закашлялся, не поднимая головы.

Мимара подавила облегченный всхлип.

— Благословенна богиня! — прошептала она. — О Ятвер, всеблагая и всемилостивая!

— Г-где мы? — Он поперхнулся словами. — Что происходит?

Мимара зашептала ему в ухо.

— Акка. Слушай меня внимательно. Ты помнишь, что ты говорил? Об этом месте… что оно растворяется… во внешний мир?

— Да. О предательстве… О предательстве, которое привело к его падению…

— Нет. Не поэтому. Это здесь. В этой самой пещере! Это они сделали — нелюди Кил-Ауджаса… Вот что они делали со своими человеческими рабами!

Целые поколения, выращенные для лишенных солнца штолен. Использованные. Выброшенные, как живой мусор. Десять тысяч лет слепой пытки.

Она знает… Но откуда?

— Что? Что ты сказала?

Он морщился от боли и раздражения.

Вместо ответа, Мимара отодвинулась, чтобы ему было видно Клирика, который по-прежнему стоял на коленях рядом с королем нелюдей и вслушивался в то, что говорят его беззвучные губы…

— Нет! — воскликнул Клирик. — Не надо, брат!

Пелена в глазах волшебника начала расчищаться.

— Что?

Он поднялся, перебирая по ней руками, как по лестнице, покачиваясь, встал на ноги. Несколько секунд он взирал на потустороннее видение молча.

— Бегите! — крикнул он всем. — Держитесь ветра! Храбрость тут не поможет, она приведет вас к смерти!

— Оставаться на местах! — проревел Капитан.

Суриллическая Точка стояла в воздухе, неподвластная ветру, и омывала потрескавшиеся стены и неровный пол бледно-белым светом. Вопреки окрику своего грозного Капитана, охотники отступили назад от двух нелюдей. Из-под ткани на спине и плечах призрака начала сочиться чернота, клубясь кверху и в стороны, как темное вино, которое льют в воду, столь же непроницаемая для порывов ветра, как и лившийся сверху свет.

Лорд Косотер крепко стоял на ногах, опустив меч к земле. Его волосы развевались серыми лентами.

— Он справится, — проскрежетал он, не сводя глаз с Клирика, склонившегося рядом с потерявшим разум призраком.

— Капитан, — позвал Ахкеймион, повиснув на плече у Мимары. Он понемногу отпускал ее и уже шагнул вперед на неверных ногах. — Послушай…

Ветеран Священной войны чуть повернул к ним бородатый профиль.

— Он справится!

Но Клирик опустил голову. Линии отраженного света огибали очертания его лба. Пуская струйки дымящейся темноты, нелюдской король обошел вокруг него, не касаясь сандалиями земли, и встал над ним у него за спиной.

— Капитан! — крикнул волшебник. Теперь уже Мимара тянула его назад, к гудящему драконьему остову. Сома схватил ослабевшего волшебника за вторую руку.

Клирик низко склонил голову, а призрак поднял мертвое лицо вверх, словно над ним высилось небо, а не давили много миль земли. Губы шевелились, произнося неслышимую молитву. Застывшие руки поднялись и описали круг вперед, согнулись в локтях. Ладони, сложенные в подобии ритуального жеста, с плотно прижатыми пальцами, сомкнулись на плечах у Клирика. Охотники молча наблюдали, как их товарищ поднялся — серебряная фигура в обрамлении черного ореола…

Теперь даже Капитан отпрянул.

Придерживая с обеих сторон Покваса, Ксонгис и Галиан вместе с Мимарой и волшебником отошли назад. Сарл смеялся, как ребенок на балаганном представлении, показывал желтые зубы. Конджер рывком отвел его в сторону.

Нелюдской король держал перед собой Клирика, словно куклу, словно чашу, которую боялся пролить. Он сделал шаг вперед — внутрь…

Неистовый спазм, как при первом вдохе. Руки взлетели, застыли, как жестко натянутые веревки. Все тело Клирика выгнулось назад, словно тетива. Вдруг показалось, что кто-то из нелюдей — из плоти, а другой — из стекла. Обнаженные руки под доспехами, нимилевые пластины под плетеной позолоченной кольчугой. Лицо короля вытянулось, исказилось в исступленном бреду, в слепой ярости.

На секунду отряд заметил плывущий в воздухе знак, зловещую печать ада…

Суриллическая Точка погасла.

— Мне кажется, — пророкотал сквозь порывы завывающей черноты голос Клирика, — что я Бог.

Шкуродеры кричали. Мимара услышала собственный всхлип.

Ахкеймион в тревоге бормотал какие-то тайные заклинания. Свет, шедший от его глаз и рта, ярко высвечивал лицо Сомы на фоне казавшейся еще более густой темноты.

Новый свет вспыхнул, как звезда, на бесконечно долгое, повисшее в воздухе мгновение и разгорелся режущим глаза блеском. Иной чертог. По стенам все так же поднимались ярусы, теряясь в тени, клетки с бронзовыми прутьями висели в ряд, как куколки причудливого насекомого, — все как раньше. Но в каждой металось обезумевшее страдание, простирались наружу руки, цеплялись за металл ладони, вспыхивали полукругом зубов вопящие рты, — тысячи картин муки, тысячи душ, слившихся в безумную дымящуюся пелену. Глаза, глаза повсюду, одни громоздились на другие, заслоняли друг друга. Пятна израненной кожи.

Тысячи и тысячи эмвама кричали, навечно похороненные здесь, навечно отгороженные от своего родного солнца. Целая эпоха страданий сжалась в единый вопль…

Вместе с ними кричала Мимара.

Клирик приблизился к присмиревшим охотникам, плывя в вертикальном черном пятне, словно в капле дегтя, пролитой на невидимую воду. Его лицо и руки утонули в дряхлых чертах нелюдского короля.

— Голод, — стенал голос, разносясь по всему основанию горы, — голод гложет меня… раскалывает, как истлевший камень.