— Ну.

— Если бы там был Галиан, если бы у дерева ле…

— Было бы то же самое, — с набитым ртом перебил его зеумец. При этом он глянул на Галиана и с притворно извиняющимся видом развел руками.

— Но он… он же тебе брат, разве не так?

— А то.

Сидевший с другой стороны костра Галиан изобразил звук поцелуя.

— И как же быть с законами братства? — продолжал гнуть Ахкеймион.

На этот раз ответил Галиан.

— На тропе, колдун, есть только один закон: закон тропы.

Ахкеймион нахмурился, помедлил, выбирая один из нескольких роящихся в голове вопросов, но Галиан встрял раньше, чем он успел открыть рот.

— Братство — это все замечательно, — сказал бывший наемник, — до тех пор, пока не начинает обходиться слишком дорого. Как только оно становится недопустимой роскошью… — Он пожал плечами и снова занялся костью, которую все это время не выпускал из руки. — «Голые», — подытожил он лениво.

«Шранки», — вот что он говорил. Шранки — единственный закон.

Ахкеймион вглядывался в лица через пламя костра.

— Значит, никаких обязательств? Ничего такого, что может предоставить преимущество вашему противнику. — Он почесал нос. — Так мог бы сказать наш доблестный аспект-император.

Помимо смутного интуитивного ощущения, что обсуждать аспект-императора неразумно в целом, старый колдун не представлял, чего ожидать дальше.

— Я бы помог, — брякнул Сома. — Ну, то есть, если бы умирал именно Галиан. Точно бы помог…

Пиршество приостановилось. Все лица по кругу повернулись к молодому нильнамешцу, некоторые были перекошены притворным гневом, по другим гуляли скептические ухмылки.

С простодушной улыбкой Сома продолжал:

— У него ботинки мне налазят, как на меня сшитые!

Последовала секундная тишина. Шутки Сомы, как заметил Ахкеймион, обыкновенно приводили к своего рода коллективному судилищу с вынесением приговора, особенно когда он специально старался быть смешным всеми силами. Люди качали головами. Закатывали глаза к небу. Оксвора, огромный туньер с вплетенными в нечесаную гриву ссохшимися головами шранков, поднял глаза от обглоданного до блеска ребра, кривясь, как будто ему испортили аппетит. Не произнося ни слова, он бросил кость в нильнамешца. То ли по счастливой случайности, то ли потому, что кость была жирная, она не отскочила, а соскользнула с его головы.

— Окс! — заорал Сомандутта, рассердившись всерьез, но без обиды, как человек, привыкший к подобным шуткам. Великан ухмыльнулся, поблескивая крошками мяса в бороде и усах.

Внезапно все повскакали на ноги, и по незадачливому нильнамешцу забарабанила беспорядочная волна костей. Тот закрывался руками, чертыхаясь. Он сделал вид, будто в кого-то из них швыряет кости обратно, но в конце концов присоединился к общему хохоту.

— Обери брата твоего, — назидательным тоном сказал Ахкеймиону зеумец и хлопнул его по спине. — Добро пожаловать на тропу, колдун!

Ахкеймион смеялся и кивал, поглядывая за пределы круга освещенных лиц во внешний мир, укрытый плащом ночи. Непростая и своеобразная вещь — товарищество убийц.

Через два дня после того, как Ахкеймиона представили Укушенным, он заметил, что вдоль размеренно шагающей колонны трусцой бежит Ксонгис. Остальные не обратили на него внимания: Ксонгис постоянно где-то бегал, пока остальные шли вперед. Больше от скуки, Ахкеймион поинтересовался у него, что случилось, ожидая какого-нибудь насмешливого и колкого ответа. Но джекиец неожиданно замедлил шаг и пошел рядом. Его куртка с короткими рукавами открывала жилистые руки борца, коричневые под красноватым загаром. Это был худощавый и широкоплечий мужчина, от которого веяло спокойствием, сжатым, как пружина, что было неудивительно для бывшего императорского следопыта.

— За нами следят, — произнес он со своим причудливым акцентом.

— Следят?

— Да… — Он мысленно взвесил какие-то свои загадочные соображения. — Женщина.

Встревоженный Ахкеймион чуть не поперхнулся.

— Кто еще знает?

Миндалевидные глаза следопыта прищурились. На дневном свету его сюхианьская кровь всегда была заметна более явственно.

— Мораубон и несколько человек из Стада.

— Мораубон?

В следующую секунду Ахкеймион, пыхтя и задыхаясь, бежал назад по неровному краю дороги. Процессия охотников с неодобрительным удивлением провожала его взглядом. Скоро он оказался на дороге один, потом побежал вниз по усыпанному валунами склону, удаляясь от реки в безмолвную лесную чащу. Прошло несколько секунд, прежде чем он услышал гиканье, грубый хохот, полное злобы и жадной страсти перекрикивание охваченных похотью мужчин. Еще несколько мгновений спустя он услышал, как Мораубон на бегу выкрикивает указания остальным. Услышал женский вопль — нет, не вопль, а пронзительный клич непокорности и досады.

Слова заклинаний уже летели с его губ, пронзали самою сущность окружающего мира, он поднимался к небу, вверх, к переплетающимся кронам, опираясь не на воздух, а на отзвуки земли. Ветви хлестали его, пока он продирался через полог леса, потом он шел по вершинам деревьев, каждым шагом пожирая с десяток локтей, и пошатывался от головокружения, когда смотрел с гигантских деревьев вниз. Он видел все пространство Пустошей до самого горизонта, хребты, похожие на плавники рыб, притоки рек, расшившие темные ущелья серебром, горные вершины, грозные, белые и беспристрастные. Он увидел бегущих людей, Шкуродеров, похожих на тени мышей, снующих в луговой траве. Потом увидел ее — Мимару, она билась и лягалась в руках крепко держащих ее троих мужчин.