Матушка явилась в его кабинет в полной боевой готовности. Она огляделась вокруг так, словно бы понимала, что именно означает для него это помещение, и весьма сожалела о том, что в жизни его есть нечто более важное, чем ее собственная персона. Она долго ерзала в кресле, старательно пристраивая и перекладывая сумочку и перчатки, и при этом жужжала:

— Хороши это порядочки, когда родной матери приходится ожидать в прихожей и спрашивать у какой-то стенографистки разрешения увидеть собственного сына, который…

— Мама, у тебя важное дело? У меня сегодня нет ни минуты.

— Проблемы существуют не только у тебя. Конечно, у меня важное дело. Стала бы я ехать в такую даль, если бы оно не было важным?

— И в чем же оно заключается?

— Речь идет о Филиппе.

— Да?

— Филипп несчастен.

— Вот как?

— Он считает неправильным жить на твою милостыню и подачки, не имея за душой самостоятельно заработанного доллара.

— Хорошо! — проговорил Риарден с удивленной улыбкой. — Я все ожидал, что он, наконец, поймет это.

— Чувствительному человеку неприятно находиться в таком положении.

— Безусловно.

— Рада слышать, что ты согласен со мной. Поэтому ты можешь сделать вот что: предоставить ему работу.

— Что… что?

— Ты должен предоставить ему работу у себя на заводе — конечно, чистую, хорошую, за письменным столом и с собственным кабинетом, при хорошем жалованьи, подальше от твоих рабочих и вонючих печей.

Риарден понимал, что слышит эти слова собственными ушами, однако не мог поверить им.

— Мама, ты это серьезно?

— Безусловно. Мне известно, что именно этого он и хочет, только слишком горд, чтобы просить. Но если ты предложишь сам, причем так, как словно бы хочешь, чтобы он сделал тебе одолжение… тогда, я знаю, он с радостью согласится. Вот почему я должна была приехать к тебе сюда, чтобы он не догадался о моих намерениях.

Подобные вещи просто не укладывались в саму природу сознания Риардена. Мысли его сводились к одной-единственной, настолько очевидной, что не было понятно, как чьи-то глаза могут не заметить ее. Мысль вырвалась наружу в наивном восклицании.

— Но он ничего не понимает в сталеплавильном деле!

— А зачем ему это? Ему нужна просто работа.

— Но он не справится со своими обязанностями.

— Ему нужно добиться уверенности в себе и ощутить собственную значимость.

— Но от него не будет никакого толка.

— Он должен чувствовать себя необходимым.

— Здесь? Зачем он вообще может мне понадобиться?

— Ты же нанимаешь уйму всяких людей.

— Я нанимаю работников. Что может предложить мне он?

— Он ведь твой брат, правда?

— Какое это имеет отношение к делу?

Теперь уже она в свой черед онемела от потрясения. Какое-то мгновение мать и сын глядели друг на друга, словно разделенные межпланетным расстоянием.

— Он твой брат, — повторила она голосом граммофонной записи магическую формулу, в которой не могла допустить ни малейшего сомнения. — Ему необходимо положение. Ему нужно жалованье, чтобы он воспринимал получаемые им деньги как положенные ему, а не как подаяние.

— Как положенные ему? Но он не принесет мне и никеля.

— И ты думаешь в первую очередь об этом? О собственной выгоде? Я прошу тебя помочь брату, а ты прикидываешь, как заработать на нем, и не намереваешься помогать ему, если это не принесет тебе дохода… так?

Заметив выражение в глазах сына, она отвернулась и поспешно заговорила, возвысив голос.

— Да, конечно, ты помогаешь ему — как любому уличному попрошайке. Материальная помощь — вот что ты знаешь и понимаешь. А думал ли ты когда-нибудь о его духовных потребностях и о том, как влияет его положение на уважение Филиппа к себе самому? Он не хочет жить, как нищий. Он хочет быть независимым от тебя.

— Получая от меня в виде жалованья деньги, не заработанные собственным трудом, он не добьется независимости.

— Ты этого не заметишь. Тебя окружает достаточно людей, зарабатывающих для тебя деньги.

— Итак, ты просишь меня помочь инсценировать жульничество подобного рода?

— Не надо пользоваться такими словами.

— Если это не жульничество, то что же?

— Вот поэтому-то я и не могу разговаривать с тобой — потому что в тебе нет ничего человеческого. У тебя нет жалости, нет симпатии к родному брату, нет сочувствия к его переживаниям.