— Так это жульничество или нет?

— У тебя нет милосердия ни к кому.

— Неужели ты считаешь подобный обман справедливым?

— Ты самый аморальный среди всех людей на свете — тебя интересует только справедливость! В тебе нет ни капли любви!

Он встал, резким и решительным движением давая понять, что разговор закончен, и посетительнице давно пора удалиться:

— Мать, я руковожу сталелитейным заводом, а не борделем.

— Генри! — Негодование было вызвано только грубым словом, и ничем иным.

— И более не говори мне о работе для Филиппа. Я не поставлю его даже сбивать окалину. Я не пущу его на свой завод. И я хочу, чтобы ты поняла это раз и навсегда. Можешь пытаться помочь ему всеми угодными тебе средствами, только не надо пытаться использовать для этого мой завод.

Морщины на мягком подбородке старухи собрались в некое подобие насмешки:

— И что же такое, этот твой завод — храм, что ли?

— А что… пожалуй, да, — проговорил негромко Риарден, удивившись тому, что такая мысль еще не приходила ему в голову.

— Ты когда-нибудь думаешь о людях и о собственных моральных обязательствах перед ними?

— Я не знаю, что тебе угодно называть моралью. Да, я не думаю о людях — только, если я предоставлю место Филиппу, то не смогу посмотреть в глаза любому нормальному специалисту, нуждающемуся в работе и заслуживающему ее.

Мать Риардена встала. Втянув голову в плечи, с праведной горечью в голосе она обрушила на стройную статную фигуру сына последние аргументы:

— Причина всему этому лежит в твоей жестокости, в твоем низменном эгоизме. Если бы ты любил своего брата, то предоставил бы ему работу, которой он не заслуживает. Да, да, именно потому, что он не заслуживает ее — в этом проявилась бы истинная любовь и братские чувства. Зачем тогда нужна любовь? Если человек достоин своей работы, нет никакой добродетели в том, чтобы ее ему дать. Добродетель — это когда тебе дают незаслуженное тобой.

Риарден смотрел на мать, как дитя на невиданное кошмарное видение, когда лишь неверие собственным глазам не позволяет покориться ужасу.

— Мать, — проговорил он неторопливо, — ты сама не ведаешь, что говоришь. Я никогда не сумею презирать тебя в достаточной мере, чтобы поверить в то, что ты действительно так считаешь.

Выражение на лице матери озадачило его более всего остального: к читавшемуся на нем поражению примешивалась странная, лукавая и циничная хитрость, словно бы осенившая ее на мгновение мирская мудрость смеялась над его невинностью.

Взгляд этот застыл в памяти Риардена как памятная отметка, указывающая на то, что он столкнулся с непонятным фактом, над которым еще следовало поразмыслить.

Однако Риарден не мог позволить себе отвлечься, не мог принудить свой ум счесть этот факт достойным раздумий, не мог отыскать к нему никаких ключей, кроме непонятного смятения и отвращения, да и времени у него не было, он уже смотрел на следующего посетителя, сидевшего перед его столом и слушал мольбу о помощи в смертельной опасности.

Человек этот не излагал свое дело подобным образом, однако Риарден понимал, что речь идет о жизни и смерти. Но на словах этот посетитель просил только пятьсот тонн стали.

Он — мистер Уард — возглавлял компанию «Комбайны Уарда», Миннесота.

Ничем не примечательная компания обладала безупречной репутацией и занималась делом из тех, которые редко вырастают в крупное предприятие, но никогда не подводят. Мистер Уард был представителем четвертого поколения семьи, владевшей компанией и руководившей ею в меру тех способностей, которыми были наделены ее члены.

Квадратный и солидный, он перевалил за пятый десяток. Одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы понять: человек этот считает любое открытое проявление своего страдания столь же непристойным, как и появление нагишом на публике. В сухой, деловой манере он объяснил, что всегда имел дело — как и его отец — с одной из небольших сталелитейных компаний, которая теперь оказалась поглощенной «Ассошиэйтед Стил» Оррена Бойля. Последней заказанной партии металла он ждал уже целый год и потратил последний месяц на попытки попасть на прием к Риардену.

— Я понимаю, что ваше предприятие работает с предельной нагрузкой, мистер Риарден, — сказал Уард, — я знаю, что вы не в состоянии думать о новых заказах, когда вашим крупнейшим и старым заказчикам приходится дожидаться своей очереди у единственного пристойного — то есть надежного — поставщика стали, оставшегося во всей стране. Я не знаю, что может сподвигнуть вас сделать для меня исключение. Но мне не остается ничего другого, разве что навсегда закрыть ворота своего завода, а я… — тут голос его чуть дрогнул —…не могу представить себе, как это сделать… пока еще… поэтому я решил переговорить с вами, невзирая на то, что у меня почти нет никаких шансов… тем не менее я должен был испробовать все возможности.