Мутал прикусил губу. Подошел еще один старик, высохший, в белой чалме,

— Тяжелее всех, по правде сказать, Валиджану, — заговорил он, покачивая головой. — Ведь как они с Шарофат любили друг друга! Прямо Юсуф и Зулейха… Не дай аллах, чтобы она…

— Эх! — Рахим-ата отвернулся и в раздражении плюнул. — Ну, зачем он погнал, будто на скачках?! Глупая голова! Не умеешь — не садись править машиной!..

«А меня-то что ж не трогаете?» — подумал Мутал.

— Иди, — сказал Рахим, потом закашлялся и добавил: — Там и моя дочь, нога у нее, говорят, сломана. Не отрезали бы… Пойди к ним.

В прихожей его никто не остановил. Двери по сторонам были затворены. Толкнув дверь напротив, Мутал очутился в просторной палате. В левой половине, за марлевой занавеской, — два ряда белых кроватей, на них люди с забинтованными головами. Слабый свет от лампы под потолком. И почти беспрерывный тихий стон.

С гнетущим чувством Мутал несмело шагнул вперед. Сейчас же отодвинулся марлевый занавес, вышла девушка в белом.

— Вы зачем здесь?

— Я… Я председатель колхоза.

— Вот как! — Девушка кивнула головой. Потом сняла с вешалки белый халат, протянула ему. — Тогда пожалуйте сюда.

И она повела его обратно в прихожую, затем в одну из боковых дверей. Тут оказалась небольшая комната с окнами в сад. На выкрашенных в белое стульях и столике — сверкающие никелем хирургические инструменты. На полу пустые коробки, ампулы с отбитыми головками. У стола с лампой, спиной к двери, сидел сухощавый старик и что-то писал. Мутал его узнал — главный врач. Девушка-медсестра не спеша собирала инструменты и коробки. А у крана, чуть склонившись над раковиной умывальника, незнакомый человек в белом халате, плотный, с красной шеей, на которой курчавились темные волосы, намыливал руки, мясистые и такие же красные, как шея.

Мутал вполголоса поздоровался. Главный врач отложил ручку:

— Проходите, проходите, товарищ председатель.

Тот, который мыл руки, живо обернулся. Сверкнули стекла роговых очков на горбатом носу, блестящая лысина во все темя.

— Я хотел бы узнать о состоянии людей… — начал Мутал.

Очкастый вдруг выпрямился, глянул на него в упор.

— Не здесь, товарищ председатель! — загремел он, и очки странно задвигались на мясистом носу. — Об этом вам лучше узнать у прокурора. Понятно? Туда вам и следует обратиться!

И он сорвал с себя очки, забыв, что руки намылены. Крякнув от негодования, бросил очки, принялся полоскать руки, потом вытирать. Мутал, опустив голову, стоял молча.

— Так-кая безответственность! — Толстый доктор воздел очки на нос, вытер насухо руки, зашагал по комнате. — Катастрофа, люди искалечены, а председатель гуляет себе где-то в горах… Да вы понимаете, что это такое?!

Он остановился перед Муталом. Тот коротко, гневно глянул ему в лицо. Хотелось спросить: «Вы уверены, что председатель гуляет?» Но тут взгляд Мутала упал на Крепкие, докрасна растертые полотенцем, волосатые руки врача. «Добрые руки! — подумалось ему. — Скольких исцелили…» И он сказал со вздохом:

— Понимаю, товарищ доктор.

— Что вы понимаете?! — почему-то еще сильнее рассердился тот. — Голова у вас есть на плечах? А человеколюбие? А чувство ответственности?..

Его прервал телефонный звонок. Трубку снял главный врач. Послушав, сказал коротко: «Да». Потом: «Хорошо. До свиданья». Положив трубку, он

подошел к Муталу с каким-то виноватым выражением.

— Состояние людей, — нерешительно начал он, — ничего. Неплохое в общем…

— А Шарофат Касымова?

— Вас, голубчик, — почему-то не ответив на вопрос Мутала, тихо проговорил старик, — Джамалов просил зайти.

— Кто это? — Мутал сразу не мог вспомнить, чья эта фамилия, очень знакомая. Взглянув на врача и увидев виноватое выражение его глаз, вспомнил, точнее, догадался: прокурор!

— Сейчас зайти?

— Да, я так понял.

Главный врач проводил Мутала до выхода.

— Вы не сердитесь: коллега был немного резок… Это, знаете, известный хирург, из области прибыл самолетом.

— Ну, пустяки! — Мутал поймай руку старика, в упор заглянул в его слезящиеся добрые глаза. — Скажите мне правду о Шарофат. Как она?

— Как она? — переспросил тот. — Ну, как бы вам объяснить… Состояние чрезвычайно серьезное. Критическое, можно сказать…

Мутал почувствовал, как пересохло в горле,

— Что с ней?

Старик осторожно высвободил свою руку,

— У нее, друг мой, так называемый открытый перелом бедра, да еще и трех левых ребер, с повреждением плевры. То есть верхней части легких. Словом, если бы не он, — старик многозначительно кивнул в сторону двери, — я не знаю, что было бы, душа моя… Почти два часа бились, чтобы вывести из шокового состояния.