Года не сравнялось, как сыграли ее свадьбу с Валиджаном. Многолюдная и веселая была свадьба. Мутала за столом выбрали тамадой. Гуляли всю ночь, до рассвета. Сколько было смеха, песен, музыки! Запомнилось, как в начале вечера Шарофат сидела на почетном месте, закутанная в кисею: лицо разрумянилось, глаза лучистые, на губах застенчивая улыбка…

Он не заметил, как приблизился к воротам. Во дворе ни звука, лишь узкая полоса света выбивается из щели в дверях. Кто-то разжигает огонь.

Мутал заколебался: «Удобно ли в такой поздний час? Растревожишь людей…» Постояв минуту, он медленно пошел обратно. Но и домой тоже не хотелось. Побыть бы одному!.. А впрочем… Кому нужны эти переживания, угрызения совести наедине с самим собой? Прочь все это! Если ты мужчина, умей обуздать себя, умей помочь тем, кто страдает. Главное — сделай все, чтобы спасти Шарофат!

«Сделать все? Но что еще можно сделать? Что еще не сделано?»

Эта мысль не покидала его даже во сне. И как только утром его разбудила Гульчехра, в сознании вспыхнуло: «Что с Шарофат?»

Снаружи, на айване, зазвонил телефон. С тревожным чувством Мутал раскрыл окно, перегнувшись через подоконник, взял трубку.

Звонила Муборак. Она вечером побывала во всех четырех семьях, где были раненые. Кажется, удалось приободрить родственников. Помолчав, она спросила неуверенно:

— Ну, что будем делать?

— А, не знаю! — вырвалось у Мутала. Но тут же он взял себя в руки: — Я сейчас поеду в район, в больницу.

— Я только что звонила туда.

— Ну?!

— В общем… — Муборак запнулась. — Пока без изменений. Но главный врач сказал, что надеются, сделают все возможное. Я послала трех девушек из ее бригады; они будут дежурить и каждый час звонить сюда.

Муборак снова запнулась от волнения. Помолчала, потом сказала ровным голосом:

— Мутал-ака, нужно что-то делать и нам. Нельзя сидеть, уткнувшись глазами в пол.

— Что же именно делать? — опять вырвалось у Мутала. Он поморщился: глупый вопрос.

— Выполнять то, что мы наметили. За трубами мой «хозяин» уже уехал. — «Хозяином» она называла своего мужа. — Я слышала, вас прокурор вызывал. Понимаю, тяжело… И все же не годится забрасывать дела.

— Дела… — в рассеянности повторил Мутал. Он только сейчас вспомнил, что сегодня с утра должен был выехать в Чукур-Сай для разбивки трассы нового арыка, взяв обоих стариков-мирабов [15] — Рахима и Абдурахмана, отца Шарофат. Вчера так и условились. Как же теперь быть?

— Значит, договорились, Мутал-ака? — неожиданно твердо сказала Муборак. — Я вас жду в правлении.

У Мутала на сердце потеплело, он даже улыбнулся.

— Хорошо, хорошо. Только сперва я навещу стариков.

Не опускаясь на ковер, он выпил пиалу чаю. Сказал жене:

— Появится Тахир, пусть едет к дому Шарофат.

Утро только еще занималось, улицы лежали в тени. Лишь макушки белоствольных тополей да редких кряжистых талов золотились под первыми лучами солнца.

Кишлак пробуждался, начиная свой обычный день, — такой же, как и в любом другом кишлаке. В разных концах мычали коровы, слышался плач ребятишек, высокие голоса женщин, повелительные окрики мужчин. Беспорядочные, разноголосые звуки сливались в какое-то подобие мелодии, волнующей сердце каждого, кто вырос в кишлаке. Мутал уже тридцать пять лет слышит эту мелодию, и все равно — она волнует его каждый раз по-новому. Каждый раз… Но в это утро, может быть впервые, он шел, опустив голову, ничего не слышал и не видел вокруг, не замечал, как встречные здороваются с ним.

Он думал не только о несчастье. Не давали покоя слова Муборак.

«Начать сегодня же, иначе упустим сроки. Начать, если даже произойдет что-то еще более страшное. Во что бы то ни стало начать!»

С этими мыслями он свернул в переулок, где жила семья Шарофат. У знакомых ворот заметил мотоцикл ее мужа Валиджана. К дереву были привязаны два оседланных ослика.

Справа от калитки, на глиняном ложе — супе, он увидел двух стариков. Один — разговорчивый, кругленький Рахим-ата, с которым накануне повстречались у больницы. Другой — Абдурахман-мираб, отец Шарофат. Он сухощав, лицо строгое, обрамленное короткой ослепительно белой бородой.

Поздоровались молча. Рахим-ата, как всегда, заговорил первый:

— На рассвете приехали мы из района, сынок. И уже собираемся обратно.

— Погодите, уважаемые. — Мутал, присев на супу, пересказал старикам то, что узнал по телефону от Муборак. Заметив, как заблестели покрасневшие глаза на сухом лице Абдурахмана, добавил:

— Не печальтесь, отец. Врачи говорят: ваша дочь молодая, и можно надеяться на ее силы…

— Да, да, — закивал головой Рахим-ата. — Безнадежность — от самого шайтана. А всевышний милостив.

Немного успокоив Абдурахмана, Рахим первый заговорил о Чукур-Сае, — видимо, он угадывал настроение председателя.

— Верно, уважаемые. — Мутал поднялся на ноги. — В долине работы не должны останавливаться. И я прошу вас, как только вернетесь из района, направляйтесь в Чукур-Сай.

В это время он заметил свернувшую в переулок председательскую машину.

— Вот, машина моя в вашем распоряжении. На ней и поезжайте в район, это быстрее. Возьмите родственников с собой. И все, что потребуется для больных, — продукты, белую муку, молоко — пусть женщины получат в кладовой. Деньги, если нужно…