— Я никогда не брошу тебя, Уилл…

— Бросишь в одну минуту. Ладно, уходи, Джим, просто уходи, оставь меня, со мной ничего не случится — у меня в кармане нож на всякий случай, посижу под деревом, попою песенки, пока ты не свихнешься от всех этих лошадей, что бегут по кругу, но, слава Богу, они больше не крутятся…

— Это ты виноват! — закричал Джим и осекся.

Уилл выпрямился и сжал кулаки.

— Ты полагаешь, мне надо было отпустить молодого подлого и ужасного, чтобы получить на наши головы старого подлого и ужасного? Позволить ему прокатиться, чтобы он потом наплевал нам в глаза? И чтобы ты прокатился с ним, махая мне рукой, круг за кругом, и чтобы я махал тебе рукой, так, Джим?

— Т-сс, — прошипел Джим. — Все равно уже поздно. Карусель сломана…

— А когда ее починят, они прокатят на ней старого мерзкого Кугера обратно, сделают его моложе, так, что он сможет говорить и вспомнит наши имена, и потом они придут как людоеды за нами или только за мной; и вообще, если ты хочешь с ними подружиться… и вообще, иди и скажи им, как меня зовут, покажи, где я живу…

— Я никогда не сделаю этого, Уилл, — Джим примирительно прикоснулся к нему.

— Ох, Джим, Джим, ты зрячий или слепой? Всему свое время, как говорит наш проповедник, все поодиночке, а не попарно, вспоминаешь?

— Всему, — повторил Джим, — свое время…

И тут они услышали голоса из полицейского участка. В одной из комнат, справа от входа, говорила женщина, потом к ней присоединился мужской голос.

Уилл кивнул Джиму, они потихоньку пробрались через кусты и заглянули в окно.

Там сидела мисс Фоли. Там сидел отец Уилла.

— Ничего не понимаю, — говорила мисс Фоли. — Не могу и подумать, что Уилл и Джим сломали замок, украли, сбежали…

— Вы точно видели их? — спросил мистер Хэлоуэй.

— Когда я закричала, они повернулись лицом к свету.

Она ничего не говорит о племяннике, подумал Уилл. И, конечно, не скажет.

— Ты видишь, Джим, он заранее собирался звать на помощь, это была ловушка! Племянник ждал, когда мы появимся. Он нарочно хотел подстроить все так, чтобы мы попали в беду, и потом уже не имело бы значения, что мы кому-то говорили — полиции, родителям — никто не слушал бы наши россказни о карнавалах, о каруселях, нам бы уже никто не поверил!

— Я не хочу никого обвинять, — говорила мисс Фоли. — Но если они не виноваты, то куда ж они делись?

— Они здесь! — крикнул кто-то.

— Уилл! — одернул его Джим.

Но было уже поздно.

Уилл подпрыгнул, ухватился за подоконник и перелез через окно.

— Они здесь, — сказал он, едва коснувшись пола.

Они тихо возвращались домой по освещенным луной улицам, мистер Хэлоуэй между двумя мальчиками. Когда они поравнялись с домом, отец Уилла остановился и вздохнул.

— Джим, я думаю, не стоит беспокоить твою маму так поздно. Если ты обещаешь сказать ей все сам за завтраком, я тебя отпущу. Ты можешь войти так, чтобы не разбудить ее?

— Конечно. Поглядите, что у нас есть.

— У нас?

Джим кивнул и повел их за собой; потом он пошарил по стене дома, где среди мха и листьев плюша скрывались железные скобы, которые они когда-то прибили, чтобы сделать потайную лестницу в комнату Джима. Мистер Хэлоуэй рассмеялся и грустно покачал головой.

— И давно вы так ходите? Нет, не отвечайте. Ведь и я был таким в вашем возрасте. — Он взглянул на плющ, поднимающийся к окну Джима. — Забавно получается: поздней ночью, вместо того, чтобы оставаться дома, вы спускаетесь в ад. — Он сдержал себя и спросил. — Надеюсь, вы не слишком долго бродите по улицам?..

— За всю неделю сегодня мы первый раз задержались за полночь.

Папа с минуту подумал.

— Если бы вам разрешили бродить по ночам, это все испортило бы, верно? Главное — потихоньку ото всех красться летней ночью к озеру, к кладбищу, к железнодорожным путям, к персиковым садам — вот что привлекательно.

— Господи, мистер Хэлоуэй, неужели и вы…

— Да, да. Но только не говорите про это маме. А теперь полезай наверх. — Он отошел и добавил. — Об одном прошу — не выходите больше на улицу ни в одну из ночей этого месяца.

— Да, сэр.

Джим как обезьяна вскарабкался к звездам, нырнул в окно, закрыл его и задернул штору.

Папа посмотрел на потайные ступеньки, спускающиеся от света звезд к свободному миру тротуаров, зовущих пробежать тысячи ярдов к высоким барьерам из темных кустов, к кладбищенски-тихим ночным решеткам заборов и стенам…

— Знаешь, что мне тяжелее всего, Уилл? То, что я не могу бегать, как ты.

— Да, сэр, — ответил ему сын.

— Давай сейчас договоримся, — сказал папа. — Завтра иди и опять извинись перед мисс Фоли. Внимательно осмотри ее газон. Ведь ночью при спичках и фонарях можно было и не заметить какую-нибудь драгоценность. Потом пойди к шерифу и все ему расскажи. Счастье, что ты сам объявился. Счастье, если мисс Фоли не будет настаивать на обвинениях.