Шрифт:
— А что потом сказала твоя мамочка? — наморщив лоб, спросил у Куп Харгрейв. — В смысле, насчет стрельбы по медведям в упор?
Куп резко выпрямилась.
— Она умерла при моем рождении. А отец сказал, что в восторге от моего самообладания.
— Ее отца застрелили через месяц после этой истории с медведицей, — сообщила Рита.
— Несчастный случай на охоте? — осведомился Джеймси.
— Мы с Куп выяснили, что это сделали «толкачи», решившие избавиться от конкурента.
— У папаши было по-настоящему хорошее пойло, — сказала Куп.
— А потом? — поинтересовался Джеймси.
— У нас ничего не было, — ответила Куп, — разве что барахлишко, полученное от Армии спасения, так что в итоге меня отправили в приют штата. Ну а Ритс уговорила своих родителей взять меня в семью.
— А что ты чувствуешь по поводу того, что сделала медвежонка сиротой, таким же, как ты? — спросил Джеймси.
— Ничего хорошего, — печально пожав плечами, буркнула Куп.
— И поэтому отказалась от охоты? — не отставал Джеймси.
— На то были и другие причины.
— Готово! — воскликнул, прервав их разговор, Харгрейв.
Разогревание горловины угольями и заполнение зазоров между сосудом и затычкой смазкой оказалось успешным приемом: Харгрейву удалось откупорить сосуд, не повредив ни горлышко, ни пробку. Когда он вытащил ее, все услышали шипение втягивающегося внутрь воздуха.
— Да уж, скажу я вам, этот Койотль был тот еще паршивец, — пробормотал Харгрейв. — Это ж надо, откачал из этой штуковины воздух, устроив вакуумную закупорку. Неудивительно, что его кодексы в такой хорошей сохранности. Кто-нибудь знает, как он это делал?
— С помощью нагревания перед закупоркой, точно так же, как мы консервируем фрукты или овощи, — ответила Куп.
— В жизни ничего не консервировал, — хмыкнул Джеймси.
— О господи! — воскликнула Куп, когда Харгрейв вручил ей кодекс. — Какое превосходное состояние, просто трудно поверить!
Восемнадцать дюймов в поперечнике, обложка из ягуаровой шкуры, страницы, поблекшие от времени, но с четкими, различимыми письменами, словно бросавшими вызов случайностям, природе — и самому времени!
— Придется ждать до завтра, чтобы все это сфотографировать, — сказал Харгрейв. — Займемся этим прямо здесь, при солнечном свете. Сейчас для фотографирования мало света.
— Но его достаточно для чтения, — заметила Куп. — Рита, достань фотокопии Первого и Второго кодексов. Перечитаем все в хронологической последовательности.
— Они все у меня на флешке, — сказал Харгрейв. — Сейчас загружу компьютер.
Включив фонарик, Куп и Рита открыли кодекс и приступили к расшифровке замысловатых иероглифов.
60
Просмотрев на компьютере снимки Первого и Второго кодексов, Куп и Рита перешли к только что добытому, Третьему.
— Ты правда можешь читать эти загогулины? — спросил Джеймси у Купер, когда она сосредоточенно склонилась над страницами кодекса, наведя на них фонарик.
— Это даже труднее, чем кажется, — ответила за нее Рита, — но Куп здесь нет равных.
— А что вы вычитали там до сих пор? — поинтересовался Джеймси.
— Большинство этих текстов иносказательны, аллегоричны, возможно, зашифрованы, — ответила Купер. — Многое из того, что я делаю, это экстраполяция. Однако я думаю, что мне удается понять автора.
— Здорово! — сказала Рита. — А то мне у него многое непонятно.
— Б о льшая часть этих кодексов представляет собой запись рассказов астронома и божественного правителя, сделанную то ли писцом, то ли ученым, который подписывался иероглифом, означающим койота — видимо, на языке науатль его звали Койотль, — продолжала Куп. — Но в Третьем кодексе многое написано Койотлем: он составил летопись упадка и гибели Толлана.
— А разве Кецалькоатль не мог записать свои заметки сам? — полюбопытствовал Джеймси.
— То, что часть текстов надиктована им, сомнений не вызывает, — ответила Куп, — однако я сомневаюсь, что правитель Кецалькоатль умел читать иероглифы, не говоря уж о том, чтобы самому их составлять. Возможно, и астроном не был знатоком этой письменности. Знаки чрезвычайно сложны для усвоения, и, по существу, все знатоки тольтекской письменности являлись жрецами, которые начинали изучать иероглифы с раннего детства.