Вторым было письмо из больницы.

В нём не было ничего особенного – напоминание явиться для планового осмотра и диагностики в приёмное отделение клиники, специализировавшейся на изучении синдрома феноменального роста. Попросту – изучавшей гигов, как они сами предпочитали себя называть.

Такие письма Степа получал регулярно, и в большинстве случаев он просто также выкидывал их в мусорку. Зачем ему каждый месяц таскаться в больницу? Ну, осмотрят его, возьмут кровь, ощупают, потом разведут руками и отпустят, дав напоследок рекомендации, которые он слышал уже сто раз.

Всё, что ему нужно было знать, он узнал в тот самый, первый свой визит в больницу, который ему не забыть никогда.

Дело в том, что где-то до десяти лет нарушение роста никак нельзя диагностировать. А после десяти человек начинает быстро и безудержно расти – и до сих пор учёные так и не придумали, как бороться с этим. В двенадцать лет Степа обогнал ростом всех сверстников – поначалу ему даже нравилось это, он стал уверенней чувствовать себя в классе, но потом он стал все чаще ловить на себе обеспокоенные взгляды родителей и слышать робкие перешёптывания одноклассников за спиной. А потом его привели в эту клинику, где доктор, посадив Степу перед собой в чистом, светлом кабинете, сообщил ему информацию, обрушившуюся на двенадцатилетнего мальчика, как ком земли.

За какие-то ничтожные десять минут он узнал, что к тридцати годам он, Степан, станет монстром, ростом больше чем вдвое превышающим рост нормального человека.

Поначалу это просто не укладывалось в голове. Позже повзрослевший Степа, кое-как свыкшись со своей особенностью, рассудил, что это лучше, чем СПИД или рак, или просто нелепая смерть от ДТП или ещё какой-нибудь ерунды. Но тогда мир рухнул для него, и всегда, когда Степа оказывался в кабинете у врача, он неизбежно вспоминал свой тот, самый первый визит. И тогда тоска и чувство несправедливости наваливалось на него, как в тот день, и снова хотелось выскочить из больницы и бежать, рыдая навзрыд, не разбирая дороги – чтобы потом без сил упасть в незнакомом парке, закрыв лицо руками и стараясь не видеть никого и ничего вокруг.

Он скомкал бумагу вместе с конвертом и отправил в корзину вслед за предыдущим.

Следующим было письмо от родителей – он сразу это понял по характерному маминому почерку, которым был заполнен адрес получателя. Вообще она писала очень мелко, но сейчас старалась писать большими буквами, чтобы ему было удобнее читать письма. Милая, но в тоже время всегда напоминавшая про его ущербность забота. Он надорвал конверт.

Здравствуй, сыночек!

Мы с папой совсем заскучали по тебе и решили написать письмо. Как ты там поживаешь, Степушка? Мы с папой очень переживаем за тебя. Нормально ли устроился? Хорошо ли кушаешь?

Папа сильно скучает по тебе. Всё говорит, что сейчас заработает денег, купит нам дом за городом, и мы снова сможем жить все вместе, как и раньше. Но сам знаешь, с работой сейчас не ахти, поэтому, когда ещё это случится – одному Богу известно. Но папа не унывает, и тебе советует. Ну а я-то знаю, ты сильный, Степушка наш, ты со всем справишься. Так что помни – как только мы сможем, то тут же за город переберёмся. Но сейчас пока, сам пойми, никак. Алёнке надо школу заканчивать, а там и университет, а у неё запросы - огого, даже не знаю, как со всем справимся. Женихи вокруг неё так и вьются, глаз да глаз нужен.

Брабус заболел. Сожрал, наверное, дурила, что-нибудь на улице, всю квартиру загадил, а потом слег. Мы все перепугались, Алёнка реветь принялась, как потерпевшая. Папа его к ветеринару отвез, промыли ему желудок, капельницу сделали. Сейчас лежит себе тихо, отходит, так что вроде всё нормально должно быть.

В общем, всё у нас потихоньку. Ты бы в гости к нам, заглянул, что ли. Правда, даже и не знаю, как ты в нашей гостинке-то и поместишься теперь, помнишь ведь, как мы живём. Но ничего, ты не расстраивайся, мы тебя не забываем, много думаем о тебе. Думаю вот посылку тебе отправить ко дню рождения, так что ты пиши, какие у тебя пожелания есть, мы с папой постараемся сделать всё. Хотя, конечно, возможностей у нас не так много, сам знаешь.

Ладно, сыночек, буду закругляться, папа с работы пришёл, надо ужин на стол ставить. Привет тебе кстати передаёт.

Кстати, ты компьютером не обзавелся? А то хоть могли бы по компьютеру созваниваться, хоть смотрели бы друг на друга почаще.

Целуем, обнимаем и очень скучаем.

Твои мама, папа и сестра.

Прочитав последние строки, Степа отложил письмо в сторону и глубоко вдохнул, пытаясь унять вдруг появившуюся в теле дрожь. Почувствовал, как на глазах проступили слезы – он знал, что заплакать всё равно не сможет, никогда не получалось, но иногда ему становилось так невыносимо грустно, что хотелось наложить на себя руки. Вот и сейчас, прочитав это обычное, в общем-то, письмо из дома, он почувствовал, как тоска холодной рукой сжала сердце. Вечные надежды родителей, что всё устроится, рассказы про сестрёнку, их обычную жизнь, частью которой он мог бы до сих пор являться…

Степа вдруг почувствовал себя маленьким мальчиком, вынужденным в одиночку бороться с миром, который ещё вчера казался ему таким добрым и открытым, а сейчас с каждым днём становился всё враждебнее и враждебнее, поворачиваясь своими новыми, холодными и колючими сторонами.

От того мальчика, которого ещё помнит его мама, с каждым днём оставалось в душе всё меньше и меньше – а сам мальчик рос не по дням, а по часам. Теперь он огромный ребёнок, доведённый природой до абсурда – каждый год ему было необходимо покупать новые вещи, потому что он безнадёжно вырастал из всего, что носил, катастрофически быстро. С одеждой ещё можно было выкрутиться – новая доставалась ему от таких же, как он, товарищей по несчастью, уже выросших из своего размера, но о роскоши типа коньков, например, нечего было и мечтать. И цена на них гигантская, да и коньки на один год – увы, у него нет столько денег, чтобы позволить себе такую блажь. Так же, как и компьютер – обычным он уже пользоваться не мог, а о проекторе или огромном мониторе не могло быть и речи.